Союз нерушимый: ознакомительный фрагмент

1.

— Этих ещё не хватало… — процедил один из милиционеров, увидев, как я вылезаю из чёрной служебной «волги». Он знал, что я его услышу – не мог не знать, — а потому фраза явно была намеренным оскорблением. Но мне очень хотелось спать и, наоборот, не хотелось тратить драгоценное время на дураков. Двадцать шагов от высокого каменного бордюра Кутузовского проспекта, по которому неслись сквозь ночь яркие «Москвичи» и «Лады». Привычным движением я приподнял рукав пальто – и в воздухе соткалось спроецированное запястьем служебное удостоверение, подрагивавшее в холодном октябрьском воздухе.

— Майор Иванов, — представился я. – КГБ. Отойдите за ограждение и ждите дальнейших указаний.

Люди в форме и в штатском молча и без пререканий отошли в сторону, пронзая меня неприязненными взглядами. Закурили. Тот, что ругался, смотрел с особенной злостью, как будто я у него что-то отобрал.

— Иванов, как же, — пробубнил он себе под нос. – Все они… Ивановы.

Да-да, всё те же старые песни. Никто не любит сотрудников Конторы: не в последнюю очередь потому, что подавляющее их большинство не полноценные люди, а клоны с имплантированной личностью. Да и времена «чёрных воронков» ещё слишком свежи в народной памяти.

Я выдыхаю, и изо рта вырывается белое облачко пара, которое поднимается, рассеиваясь. А на его фоне, прямо надо мной, возвышается громада Дворца Советов – почти километр яркой подсветки, стали, бетона, статуй, стекла и обновлённого учения марксизма-ленинизма. Для того чтобы увидеть вершину, где вращается ярко освещённая огромными зенитными прожекторами статуя Ленина, нужно задрать голову вертикально вверх. Дворец нависает, подавляет, вызывает трепет. Нелепый и гротескный центр Нового Союза Советских Социалистических Республик. Дурацкая попытка подражания стилю знаменитых сталинских высоток, стоящая на костях ещё более нелепого комплекса «Москва-Сити». Даже хорошо, что его разбомбили к чёртовой матери.

На мощёном плиткой тротуаре шириной с заводской цех лежал труп без куска головы. Подойдя поближе, я взглянул на лицо – верней, на ту часть, что уцелела, — и оно покрылось невидимой для сторонних наблюдателей ярко-зелёной сеткой сканера. Закрутился анимированный белый кружок загрузки – и у меня перед глазами возникло досье убитого. Я широко зевнул, отправив в полёт ещё одно облачко пара.

Золотарёв Михаил Даниэлевич. «Интересное отчество». Дата рождения есть, а вот дата смерти пока не заполнена — непорядок, опять программа сбоит. Русский. В партии почти с рождения. К уголовной ответственности не привлекался. Не женат. А вот это странно, особенно в нынешние-то времена, когда множество русских мужчин лежат «в полях за Вислой сонной».

Впрочем, не будем отвлекаться. Трудовой путь: рабочая школа, в девять лет прикреплён к Арзамасскому танковому заводу. Затем государственный институт муниципального управления. Воевал: первый ближневосточный фронт, курсы политработников, первый белорусский фронт, ранение и служба на втором Сибирском в армии Лемешева. А, вот и понятно, почему не женат: вся Сибирь изгажена китайскими грязными бомбами, удивительно, что труп в темноте не светится…

Далее рост в звании до полковника политической службы, партийная работа, перевод из действующих частей в Москву и венец карьеры – тёплое кресло депутата Народного Собрания. Отличная карьера, ничего не скажешь. Фото и видеоархив я решил пропустить, переписку и историю поиска в Сети тоже – займусь этим потом.

Я посмотрел на убитого депутата и снова перевёл взгляд на сияющее здание Дворца. Пал Палыч живьём не слезет, пока убийца не будет найден и показательно осуждён: где ж это видано, в центре Москвы, в двух шагах от Дворца Советов убит не кто-нибудь, а целый депутат. Не то, чтоб они были особо важны – законодательной властью Собрание можно было назвать лишь в кавычках, – но всё равно. Это был плевок в лицо.

— Я на месте, — отрапортовал я Пал Палычу, когда вызов от него зажужжал у меня в черепе. Фотографии убитого сменились изображением начальника – лысенького, толстенького, похожего на артиста Леонова, но, в отличие от него, с бесцветными серыми глазами настоящего чекиста.

— Дай картинку, — приказал он, и я переключил глаза в режим камеры. — Это точно он? – спросил шеф с надеждой.

— Точно, — ни с того ни с сего в моём голосе проявилось злорадство, неуместное и неожиданное для меня самого.

— Твою ж мать, — простонал начальник с такой тоской в голосе, что мне стало его даже немного жаль. – Ну твою же мать!.. Ты уже начал осмотр?

— Нет, я только прие…

— Тогда начинай! – резко сказал Палыч, и жалость тут же улетучилась. – Остальных ребят не жди, они когда ещё подъедут. И держи меня в курсе. Смотри, Сам будет меня насиловать, а я – вас. По цепочке.

— Да знаю я, знаю, — скривился я. – Можно было и не напоминать.

Пал Палыч отключился.

— Свальный грех, блин, — я выругался и приступил к осмотру.

Для начала ознакомился с заключением баллистической экспертизы и присвистнул от удивления: зависшая в воздухе ярко-красная линия вела к шпилю разрушенной гостиницы «Украина». Кто-то, стрелявший чертовски метко, сумел забраться на самый верх здания, которое уже давно собирались восстановить, но всё никак не могли взяться. Оно стояло так уже несколько десятков лет, скалясь выбитыми окнами из-за уродливой железобетонной стены-саркофага, – как древний замок с привидениями, полный смертельно опасных сокровищ. Во время первой грязной атомной бомбардировки постояльцы находились внутри, и ценное содержимое отеля уцелело, но безбожно фонило, убивая неудачливых мародёров.

Пуля нашлась в десятке метров от трупа. Она прошила голову насквозь, ударила в мостовую, выбив изрядный кусок камня, и отскочила в сторону проспекта. Я подошёл и присел, рассматривая её поподробнее. Ничего особенного, обычный армейский боеприпас калибра семь-шестьдесят два. Я тихонько чертыхнулся: отследить простейшую пулю в мире, где уже несколько десятилетий шла война и оружие с боеприпасами производилось непрерывным потоком, было нереально. Когда настоящий я, ныне покойный, работал в московском уголовном розыске нулевых и десятых годов, это было бы несложно. Были знакомства, была агентура, да и стволов, способных на подобное, по всей Москве ходило штук десять одновременно. А тут… Впрочем, отставить упаднические настроения. Не отследим пулю – отследим что-нибудь ещё. А потом возьмём за яйца подонка, отстреливающего депутатов прямо у рабочего места, и покажем, что он был крепко неправ. Выпишем путёвку на урановые курорты южного берега Ледовитого океана.

Я уже возвращался к машине, когда вновь услышал недовольное шипение милиционера и решил, наконец, обратить на него своё внимание. Обернулся. Молодой старлей, светлые волосы, голубые глаза, крупные славянские черты лица, форма идеально отглажена, досье безупречно. Хоть сразу на плакат.

— Товарищ старший лейтенант, — устало выдохнул я. – В чём дело?

Стоявшие рядом милиционеры как по команде повернулись к оторопевшему коллеге и мрачно на него посмотрели, словно говоря: «Допрыгался, болван».

— В понедельник в двенадцать ноль-ноль жду вас у себя в кабинете.

Летёха крепко сжал зубы, но козырнул и сказал: «Есть!»

Злится. Ну и пошёл к чёрту. Поору и отпущу с миром, может, ещё проживёт, дурак, воспитает в себе правильные инстинкты. Если научится, на кого можно тявкать, а на кого нельзя.

— Давай к Украине, — скомандовал я, усевшись на заднее сиденье и едва не прищемив дверью пальто. Установленный на месте водителя автопилот «Навигатор-М», похожий на пивную кегу с проводами, пискнул и поехал к ближайшей развязке, стоявшей на огромных сваях над обломанными бетонными зубами старого третьего транспортного кольца.

Мимо проносились дома – как новые, так и довоенные, реконструированные. Огни, огни, огни. Жёлтые, синие, белые, фиолетовые и, конечно, красные – их больше всего. Фонари, растяжки с лампочками, диоды, окна, подсветка зданий, наглядная агитация. По исполинской стене Дворца Советов пробегают одна за другой алые фразы: «Партия – наш рулевой», «Депутат из народа – слуга народа», «Победа будет за нами» и почему-то «Развивайте свиноводство».

Навигатор повёл машину очень странным маршрутом, руководствуясь какими-то своими принципами. Мы выехали на восстановленный участок третьего кольца, затем свернули на тёмную улочку, полную разрушенных домов, попетляли по району, промчались через пустой туннель и выбрались на Бережковскую набережную. Я мысленно обругал автопилот, поскольку терпеть не мог Москву-реку. Первое время после репликации я был, как и все остальные сотрудники, шокирован, но позже как-то привык к окружающему миру. Ко всему, кроме Москвы-реки.

Ручей из бурой вязкой жижи, в которой виднелись остовы затонувших речных трамвайчиков и копошились существа настолько отвратительные, что пришлось на всех набережных строить электрические изгороди, вызывал у меня первобытный ужас. Ходило множество слухов о происхождении этих существ, но лично мне наиболее вероятной казалась та, что гласила о биологическом оружии, применённом во время первого удара. Учёные говорили, что эти твари нежизнеспособны и скоро вымрут, так что нужно всего лишь потерпеть, пока бывшие караси с окунями сожрут друг друга, но что-то ожидание затягивалось.

Навигатор привёз меня на место с опозданием в десять минут, за которые я едва не уснул в машине. Гостиница «Украина» была куда меньше Дворца, но выглядела более стильно. В ней чувствовался имперский дух, которого недоставало новоделу, больше похожему на офис. Если бы ещё не высоченная бетонная стена, скреплённая массивными рёбрами и подпорками из ржавого железа, гостиницу можно было бы счесть красивой. Во времена моей настоящей юности неформалы всех мастей согласились бы отдать правую руку за возможность посидеть тут на крыше, напиться дешёвого пива и поорать под гитару песни Летова. Это забавно: никогда не слышать своими ушами песен Летова, но помнить их почти наизусть.

Возле саркофага уже стоял наш любимый «чумовоз» — так мы называли машину службы радиационной, химической и биологической экспертизы – из-за того, что перевозимые ими образцы были способны полностью выкосить население небольшого города. Рядом с ней на бетонном блоке сидел лысый человек в оранжевом скафандре.

— Валёк! – крикнул я ему издалека. Он увидел меня и замахал руками:

— Не подходи ближе! От меня фонит!

— И не собирался! Я к вашей машине до дезактивации ни на шаг! Передавай файл с отчётом!

— Лови!

Архивный файл оказался увесистым. Видеозаписи, куча фото. Я вернулся в машину и принялся его просматривать. Для этого пришлось запустить сознание в два потока, что, хоть и грозило сумасшествием, но существенно экономило время.

Скелеты на кроватях и в коридорах, перевёрнутая мебель и тележки с чемоданами. Потеки сырости на стенах, проломы и провалы, битое стекло и дроблёный камень. Темнота, мрак, пыль и радиация. На полу — следы армейских ботинок сорок третьего размера. Стрелок шёл уверенно, широкими шагами, следовательно, хорошо знал план здания и торопился. Гильзу не нашли, зато винтовка лежала рядом с входом на крышу: как я и ожидал, обычная армейская, ничего примечательного. Прицел штатный, номер принадлежит восемнадцатой армии, что почти в полном составе полегла во время Смоленского сражения. Хорошо зачищенные следы ржавчины подтверждают предположение, что оружие копаное. Эхо войны. Видеозаписи с камер у гостиницы показывают нападавшего – рост метр восемьдесят пять, худощавый, одет в чёрное и маску, закрывающую лицо. Возле «Украины» он спустился в старый канализационный люк (боже мой, ну и псих, там же один чёрт знает, что водится) и пропал с радаров. Вылезти он мог где угодно. Тупик.

Я остановил воспроизведение архива и некоторое время сидел, закрыв глаза — боролся с головокружением и ни на что не похожим чувством размноженного сознания.

Так. А теперь включаем логику.

Стрелок был очень хорош. Значит, совершенно точно прошёл снайперскую подготовку, воевал. Причём, в боевых подразделениях. Рост есть, размер ноги тоже. Вкупе получается неплохой фильтр. Я вызвал Пал Палыча. Тот принял вызов не сразу и, судя по покрасневшим дряблым щёчкам, уже успел поддать.

— Нашёл чего? – подался он вперёд с отчаянной надеждой. Наверняка Палычу уже не раз звонили с самых верхов и требовали голову убийцы, угрожая оторвать его собственную.

— Да, кое-что есть. Удалённый доступ к базе как всегда работает хреново, поэтому организуй поиск по Московским и областным досье. Мне нужен мужчина, прошедший снайперскую подготовку и воевавший на фронте или в спецподразделениях. Рост – сто восемьдесят пять, размер ноги сорок три. Хотя, нет. Он мог переобуться. К чёрту размер.

— И что ты предлагаешь? – набычился Палыч. – Чтоб сервера Комитета лопатили пятьдесят миллионов досье? Не жирно будет?

— Ну, тогда давай подождём, пока нас поимеет весь ЦК, — пожал я плечами.

Начальник зашипел:

— Умник хренов. Ладно. Но если из-за тебя сорвётся какая-нибудь операция, то…

— Ага. Заводите поиск, — устало сказал я и отключился. Шёл бы он в задницу. Только орать и умеет. Чует, что чистка уже рядом.

Время шло. Я сидел в машине, поплотнее закутавшись в пальто, грелся и смотрел в окно на то, как ярко горят разноцветные огни Москвы. В тот миг я чувствовал себя обманутым Колей Герасимовым. Да, однажды я очнулся в мире победившего коммунизма. Но тут не было ни космического зоопарка, ни флипов, ни машин времени. Здесь роботы Вертеры легко превращаются из спасателей в убийц, а на космодромах базируются не лайнеры до Марса и Венеры, а орбитальные ядерные бомбардировщики. Девятилетние девочки не играют в волейбол, зато умеют тяжело работать и по житейскому опыту дадут фору взрослым времён моей молодости. А Москва… Да, Москва изменилась. И меняется до сих пор, всё ещё восстанавливаясь после первой бомбардировки.

Палыч позвонил в самый разгар воспоминаний о моём последнем лете. Я катался на велосипедах по бульварному кольцу и ел мороженое. Тепло, всё зелёное, красота…

— Есть зацепки. Одна из них любопытнее остальных.

— Что там?

— Михаил Вьюнов, снайпер на втором Сибирском фронте.

— Каком-каком? – я подался вперёд и заёрзал на сиденье.

— Ага, — заулыбался Палыч. — Даже более того, они с Золотарёвым в одном полку служили. И когда тот в отсутствие командира нажрался и приказал идти в атаку, Вьюнов потерял обе ноги и руку.

— С ума сойти, — я, конечно, обрадовался, но подобное везение мне казалось немыслимым. Слишком гладко и быстро был найден потенциальный убийца. Не может быть такого. Только не у нас.

— Держи адрес. Он и живёт-то рядом. И рядом с домом Золотарёва тоже, если ты понимаешь…

Я понимал. Трудно, наверное, было ютиться в каком-нибудь панельном клоповнике на тысячу семей и смотреть из окна на сверкающую башню, где обитала партийная элита, в том числе и тот, кто по дурости оставил тебя почти без конечностей.

— Высылай подмогу на всякий, а пока они едут, я сам постараюсь его взять.

— Добро.

Я дал команду и навигатор, пискнув, завёл двигатель.

Всё оказалось так, как я и ожидал. Один из восстановленных районов за третьим транспортным кольцом был тёмен и мрачен, но чист и даже немного благоустроен – детские площадки, тощие деревца, вынужденные выживать в заражённой почве, ряды серых пластиковых гаражей-капсул. Двадцатиэтажные серые панельные дома стояли параллельно-перпендикулярно друг другу и были похожи, как близнецы, поэтому через пять минут езды по району я в нём окончательно перестал ориентироваться и полагался лишь на навигатор.

А над всем этим возвышался, похожий на яркий сказочный замок, жилой комплекс «Большевик». Шпиль пронзал багровое небо, уходя ввысь, окна светились, как бриллианты – там на электричестве явно не экономили, поскольку многие клерки Дворца работали даже дома и Партия заботилась об их зрении.

Машина остановилась, навигатор снова пискнул. Я вышел, захлопнул дверь и направился к подъезду, над которым горела тусклая лампочка, почти не дававшая света. Несмотря на то, что подъезд оказался чист, в лифте пахло мочой и были сожжены все пластиковые кнопки. Пришлось повозиться, стараясь нажать на семнадцатый этаж.

Деревянная дверь с наклеенными цифрами, рядом написано «Сима – дурак». Кнопка звонка, казалось, была уже произведена старой и вымазанной в побелке. Три звонка мерзко продребезжали внутри квартиры и тотчас же послышались шаги. Да уж, звукоизоляция…

— Кто?

— КГБ в пальто, — я засунул руку в карман и сжал холодную рукоять пистолета. – Открывайте, Вьюнов. Нам всё известно.

Молчание. Я отошёл в сторону. Если у этого дуралея нашлась снайперская винтовка, то и автомат может заваляться, и даже граната.

— Я… Я не знаю, о чём вы, — сдавленно произнесли за дверью.

— Открывайте, и я всё вам объясню.

Звонко щёлкнул замок, дверь открылась, и я заметил, как мелькнуло пятнышко света в глазке у соседей. Люди везде одинаковы.

Я видел фото Вьюнова, но оно было достаточно старым, с военного билета. С тех пор он изрядно постарел – щетина, сетка морщин, слипшиеся на лбу в ком тёмные с проседью волосы. Стоит перед дверью в семейных трусах и мятой майке-алкоголичке. Вместо ног и руки, как я и ожидал – простейшие электропротезы.

— Надеюсь, вы не будете делать глупостей, — я шагнул в квартиру. – Вы, наверное, слышали, что сотрудникам КГБ очень многое не может причинить вреда.

— Да, слышал, — упавшим голосом сказал снайпер.

Я прошёл в тесную прихожую с кучей обуви на полу. Скользнув по ней взглядом, я заметил армейские ботинки и увидел, что дверь в комнату резко закрылась.

— Кто там? – я вытащил пистолет и направил его на хозяина квартиры. – Говори!

— Там… Дочь. Моя. У меня есть разрешение! – торопливо добавил он, испуганно глядя на меня.

— Пусть выйдет сюда! – приказал я.

Вышла девочка лет девяти на вид, заставившая меня обомлеть. Она была настолько уродливой, насколько вообще было возможно. Худая, скрюченная из-за костных болезней, на черепе – огромная фиолетовая пульсирующая опухоль, покрытая светлыми и мягкими детскими волосиками.

— Боже мой, — воскликнул я. – Вьюнов, какой же ты мудак. Ты же в Сибири был, какие тебе дети?! Так, принцесса, дай-ка дядя-милиционер посмотрит квартиру, — протиснулся я внутрь, косясь, чтобы хозяин не выкинул какое-нибудь коленце.

Да, пусто. Стены с дешёвыми обоями, полка с цветочным горшком, две кровати – побольше и поменьше, телеэкран-стена, стул, незаметный из-за набросанной одежды, и покосившийся пластиковый шкаф фабрики «Красный плотник». И над всем этим – запах нестираного белья.

— А где наша мама? – ласково спросил я у девочки.

— На работе, — пролепетала она. – А почему ты не в форме, дядя-милиционер?

— Потому что так надо, — улыбнулся я. Вьюнов же всё больше мрачнел. – Смотри, — в воздухе снова соткалась голограмма удостоверения. Девочку это устроило.

— Где ты был сегодня в девять ноль-ноль? – повернулся я к снайперу.

— Ложился спать, — округлил глаза от удивления Вьюнов.

— Это правда? – уточнил я у девочки самым добрым голосом, на который был способен.

— Правда, — кивнула она, пряча глаза.

Значит, интуиция не обманула – и Вьюнов не виноват.

— А папа всё это время был с тобой? – вопрос был задан чисто для проформы, но ответ стал полной неожиданностью.

— Нет.

Я удивлённо приподнял брови и взглянул на Вьюнова, который изрядно занервничал.

— Что-о? – посмотрел он на дочь. – Чего ты выдумываешь? Я же лёг с тобой, колыбельную спел.

— Тише! – рыкнул я на него. – Не дави на ребёнка. Где был папа? Он куда-то ходил?

— Да. Лёг. А потом встал и куда-то пошёл…

— Михаил Алексеевич Вьюнов! – отчеканил я, поднимая пистолет. – Вы арестованы за убийство депутата Золотарёва. Я даю вам пять минут на то, чтобы одеться!

Девочка, услышав металл в моём голосе и увидев напуганного отца, захныкала.

— Но ведь я был с тобой, — дрожащим голосом говорил Вьюнов. – Она маленькая и у неё опухоль! Она может ошибаться. Может, ей приснилось!

— Мы проверим вас на детекторе лжи и всё выясним. А пока… Четыре минуты!

— А жене… можно? – спросил свежеиспечённый арестант, глядя на меня с так хорошо знакомой всем КГБ-шникам смесью страха и ненависти.

— Мы сообщим сами, — буркнул я и кивнул на пистолет. – И помни. Без глупостей. Снайпер… — я вызвал Палыча и кратко пересказал ему случившееся.

— Хорошо, — сказал он. – Обыск на подходе, «воронок» тоже. Можешь ехать домой. Хороших выходных.

 

2.

Пик. Пик. Пик. Пи-ик.

— Московское время – девять часов, — произнёс диктор, тщательно копировавший интонации Левитана. Стена-экран включилась, зазвучала старинная мелодия заставки – хорошо всем известный фрагмент из «подмосковных вечеров».

Я негромко выругался и запустил подушкой прямо в изображение ярко освещённого солнцем Кремля.

— Солнце красит нежным светом… – не обратив внимания на мой бунт, захрипела и затрещала древняя аудиозапись.

Какой-то высоколобый учёный выяснил, что поздние пробуждения вызывают лень, апатию и, как следствие, тоску из-за того, что жизнь проходит мимо. Такие чувства были свойственны лишь зажравшейся довоенной буржуазии и советскому человеку были не нужны. Наш человек должен быть весел, жизнерадостен, как фокстерьер, и постоянно чем-то занят — не то не дай бог начнёт думать.

Я тяжело вздохнул и понял, что очередной раунд остался за ненавистной техникой. В этот раз я не подготовился: стена уже выдерживала тапки, металлическую кружку, хрустальную вазу, пустую бутылку и кота – что ей какая-то подушка?

Кстати, о коте. Кровать прогнулась, заскрипели пружины, от мурчания комната мелко завибрировала, и мне в лицо несколько раз ткнулся прохладный гладкий нос.

— Отвали… Сейчас я встану… Да отстань же ты, зараза, — бубнил я, морщась, и, в конце концов, Манька, он же Иммануил, громко и презрительно фыркнул. Ощущение было такое, словно я попал под чих здорового мужика.

— Фу! – я подскочил на кровати и увидел, как в полутьме квартиры в сторону кухни удаляется гордо поднятый чёрный пушистый хвостище. Дополненная реальность включилась и повесила у меня перед глазами безмятежно пустой ежедневник. Большая редкость для сотрудника КГБ.

— …Страна моя! Москва моя! Ты самая люби-ма-я… – допел экран и провозгласил: – Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю зарядку!

Ненависть к экрану немного сглаживало то, что вместе со мной вынужден страдать практически весь часовой пояс, исключая, разумеется, тех, кто работает в ночную смену.

Широко зевнув, я уселся на кровати, яростно протёр глаза от сухарей и скомандовал поднять жалюзи. Они со скрипом поползли вверх, открывая вид на безоблачно-синее небо и впуская в комнату яркий, но болезненный свет осеннего солнца. Он красиво высвечивал каждую пылинку в воздухе и украшал мою унылую берлогу – скомканные вещи, полуразобранные электроприборы, паяльник в полной пепельнице и пустые коньячные бутылки повсюду. Кремль на экране пропал, продолжилось воспроизведение старого чёрно-белого фильма, который я смотрел перед сном. Американский, между прочим, и жутко незаконный. Простому смертному за него могли бы и антисоветчину впаять. К счастью, моя трудная работа предполагала некоторые вольности и послабления.

— Начинаем утреннюю зарядку! – после этой фразы обычно начинала играть музыка, и хриплый голос из далёкого прошлого пел «вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре».

Но я, вместо рекомендованного Партией и Правительством размахивания руками, пробурчал что-то недовольно-сонное и пошёл в ванную. Из зеркала на меня взглянула жуткая рожа: какой-то странный мужик, худой, заросший щетиной с проседью, постаревший до срока. Лицо было мне знакомо лишь отдалённо, но я знал, что бритьё, умывание и чистка зубов всё исправят.

Через пятнадцать минут я уже наслаждался синтетическим кофе, в котором не было кофе, сигаретой, в которой не было табака, и бутербродом, где в масле не было масла, а в колбасе – мяса. Хорошо хоть хлеб был нормальным, а не из опилок. Под ногами огромный чёрный котище довольно хрустел сухим кормом. В каком-то смысле мы с ним питались одинаковой синтетической дрянью, только он, видно, получал куда больше удовольствия.

Я прикидывал, чем можно занять ленивый день, когда услышал самый непривычный звук из всех – звонок в дверь, едва не заставивший меня подпрыгнуть от неожиданности. Манька тоже отвлёкся от миски, поднял морду, сделал большие глаза, посмотрел на меня и издал вопросительное «мр-р».

Беспокоить меня могли только по одному поводу – в отделе что-то случилось, — но почему не позвонили? Предчувствуя неладное, я нахмурился и пошёл открывать. Проскочила мысль прихватить пистолет, но я её отогнал: кто вообще в здравом уме полезет к комитетчику? Лишь добравшись до двери, я сообразил, что всё ещё не оделся и стоял в «форме номер раз» за исключением противогаза.

— Здравствуйте! – уверенный высокий женский голос полоснул металлом по ушам. В следующую секунду его могучая обладательница заняла своим телом весь дверной проём. Синий форменный пуховик Департамента Генетического Наследия лишь усиливал впечатление – и без того валькириеподобная барышня выглядела просто необъятной. На красном несимпатичном лице застыло деловое выражение. У ног стоял громоздкий переносной холодильник, похожий на бидон для молока.

— Давайте всё! И распишитесь, – приказала она, проецируя оранжевую голограмму маршрутного листа перед моим лицом.

— Эй-эй! – я отступил вглубь квартиры, не выдержав напора. – Ничего я вам не дам. Идите вон отсюда.

— Что значит, ничего? Как это ничего? По какому праву вы меня прогоняете?

— Потому что ничего! – раздражённо сказал я. – Это моё личное дело. Вас вообще не должно было тут быть. Вы ошиблись квартирой. До свидания.

— Нет, это не ваше личное дело! – с её тоном можно было командовать батальонами. – А государственное! Я должна тут быть! Есть план! Последний пленум дал задание перевыполнить его на пятнадцать процентов! Вы – здоровый мужчина, всё ещё способный…

— Спасибо, я польщён.

Перебитой на полуслове «доярке»-ударнице хватило секунды на то, чтобы захлопнуть рот, перегруппироваться и снова пойти в атаку.

— Вы же знаете, какая у нас демографическая ситуация? – она была вынуждена сменить тактику и воззвать к сознательности.

— Знаю, — кивнул я. – Девушка, я… — попытался я поведать суть проблемы,

— Вам она безразлична? – перебила меня сотрудница Департамента Генетического Наследия.

— Нет, — тут я был совершенно честен: чем скорей ситуация выправится, тем скорей от меня отстанут хабалки из Департамента Генетического Наследия.

— Вы невоздержанны в сексуальной жизни? Алкоголик?

— Да, а у вас нет чувства такта, — рыкнул я. – И если мы закончили с перечислением недостатков, то послушайте… — очередная бесплодная попытка сказать главное.

— А почему тогда сперму не хотите сдавать?

— Не хочу, — я рассмеялся, поняв, что мы с «дояркой» практически воспроизвели сцену из «Собачьего сердца».

Её лицо покраснело, но женщина сразу же взяла себя в руки. Похвальное качество, что ни говори.

— Тогда подпишите, что отказываетесь! Но предупреждаю, что у вас будут проблемы по партийной линии.

— Ага, — смех выправил мне настроение, и кричать расхотелось. – Хоть по линии спортлото. Не буду я ничего подписывать. До свидания.

— Как это не будете? Что значит, не будете? Вы сдаёте?!

Похоже, меня решили взять измором. Я бы закрыл дверь, если смог, но толкать женщину мне не позволяло воспитание.

— Нет, не сдаю.

— Тогда подпишите! – голограмма, показалось, стала ярче.

— Так, — я закрыл глаза, шумно вдохнул воздух, в котором витал запах сублимированного кофе и недокуренной сигареты. Сосчитал до трёх. Потом до пяти. – Вижу, вы тут впервые. Решили план перевыполнить, да? Как ваше имя и фамилия?! – резко рявкнул я. – Как зовут вашего начальника?! Кому пожаловаться на вашу работу?!

— А какое вам дело? – тут же начала защищаться «доярка». – Нет, ну нормально? Сдавать отказывается и ещё жаловаться будет?

— Жаловаться?! – я повышал голос всё сильнее. Гулять так гулять. Если человек испортил настроение, то нет совершенно никаких причин сдерживаться. Я считал, что в таких случаях нужно платить той же монетой и портить настроение в ответ. Голограмма маршрутного листа исчезла, появилась новая, красная, мерцающая – моё удостоверение. – Майор Иванов, госбезопасность! А у вас, милочка, большие проблемы!

Женщина побледнела, словно мукой посыпали. Даже, кажется, в размерах уменьшилась, словно кто-то открыл клапан, и из неё начал выходить воздух.

— Если бы вы не были так заняты, хамя мне, то услышали бы, что я клон-репликант! А если вас там, в Департаменте, дубоголовых и набранных по объявлению хоть чему-то учат, то вы должны были знать, что реплики стерильны! – я говорил, искренне наслаждаясь моментом маленького триумфа. — Проблемы по линии партии?! А какие проблемы у вас будут, если я в понедельник запрошу у вашего начальства… — перед глазами внезапно возникла картинка входящего вызова. Палыч. Настроение тут же упало ниже уровня моря. Начальство, чёрт бы его побрал, никогда не звонит с хорошими новостями.

— Так! – я прервался на полуслове. — Брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!

Доярка исчезла – мгновенно и бесшумно, как будто на атомы разлетелась вместе со своим чёртовым бидоном. Дверь закрылась. Я вернулся на кухню, где невозмутимый Манька гремел сухим кормом.

— Слушаю.

— Чего так долго? – буркнул начальник. Красные глаза, взъерошенный – похоже, не спал всю ночь. Плохой знак. Очень плохой.

— Да «доярка» привязалась, еле отшил. Ударница.

— М-м… — промычал шеф неопределённо. – Одевайся и давай в отдел.

Отлично. Самые плохие ожидания оправдались.

— Вьюнов?

— Он, родимый.

— Дай угадаю, он не убивал Золотарёва?

— Я что, тебе индивидуально всё рассказать должен?! – рявкнул Палыч, но я даже не обратил внимания. Это можно простить, учитывая то, что ему пришлось не спать всю ночь и держать оборону от перепуганных депутатов, требовавших «вотпрямщас» ввести войска и допросить всех москвичей.

— Понял. Выезжаю.

Палыч отключился, а я докурил сигарету и допил успевший остыть кофе, растягивая последние минуты удовольствия. Начинался новый день, не суливший ничего, кроме новой безумной гонки.

Рыцарь пентаклей, глава 1

— Когда батюшка умер, я почувствовал это за многие мили, — длинная ладонь с тонкими пальцами судорожно сжала коричневый жилет возле сердца. Такая ладонь могла бы принадлежать музыканту, хирургу или аристократу, но принадлежала очень странному субъекту.

Невероятно тощий, оборванный, нескладный, покрытый россыпью алых прыщей, — он выделялся решительно всем. Даже в комнате, набитой клоунами всех видов и расцветок, этот человек бросился бы в глаза и намертво врезался в память. Он стоял на единственном в округе возвышении, коим оказалась виселица, и громогласно вещал, время от времени одёргивая короткую мантию из рыжей собачьей шкуры. Голову оратора венчала громадная медная корона с разноцветными стекляшками. Специально для тех немногих, кто умел читать, её украшала надпись «КАРОЛЬ».

— Поэтому, когда гонец привёз письмо, я уже знал, что прочту… Мой отец… умер… — в конце фразы голос очень натурально дрогнул, усиливая эффект от грамотно расставленных пауз. Толпа ахнула, дородные крестьянки принялись утирать рукавами первые слёзы. – А я даже не успел с ним проститься! – проникновенно воскликнул субъект, простирая руку куда-то вдаль.

Жизнь Регентства последние несколько лет не была богата событиями. Более того, она ими совсем обнищала. Уже давненько не случалось ни войн, ни чумы, ни солнечных затмений, ни кардинальных реформ, ни дворцовых переворотов, поэтому народ заскучал даже в столице. То есть не то чтобы люди в Великом Брунегене совсем прекратили грызть друг другу глотки за место под солнцем, просто сейчас они делали это с ленцой и частыми перерывами на чай.

Спокойствия почтенных селян слишком долго ничего не возмущало, и те были вынуждены день за днём слушать одни и те же байки и обсуждать одни и те же происшествия. Ассортимент развлечений, и без того скудный, сократился до самых банальных вещей: алкоголь, драки, мелкие бытовые дрязги и слухи. Последние из-за долгих пересудов обрастали диковинными подробностями и чудовищно видоизменялись.

Народ яростно хотел, чтобы произошло хоть что-то. И он это «что-то» получил в виде стоявшего на виселице юнца с неплохими актёрскими способностями.

— Я должен был как можно скорее вернуться домой, — продолжал молодой человек. – Я знал – без меня начнётся смута. Те, кто окружал отца, начали бы резать друг друга за право сесть на трон! Началась бы ужасная война! Брат пошёл бы на брата! Отец на сына! Поля усеяли бы кости убитых, а над городами и сёлами не угасало бы зарево пожаров!.. – он жестикулировал словно художник, решительными мазками рисующий апокалиптическую картину, – и крестьяне её видели. В широко распахнутых глазах горели отблески подпиравших небеса пожаров и уходили за горизонт костяные поля.

— Я простился с верными друзьями и мудрыми учителями, а последний вечер провёл… — пауза. Опять идеально рассчитанная пауза, — …с моей любимой. Мы оба знали, что я не вернусь и нам не суждено будет встретиться, но понимали, что королевский долг выше любых чувств! Ах, эта тяжкая-тяжкая ноша – знать, что от тебя зависят жизни тысяч простых людей! Кем я был бы, если б бросил их на произвол судьбы?

Поглазеть на представление, несмотря на будний день, пожаловала целая толпа. Вместо обычной для такого времени стайки куриц и лохматого пса, лаявшего на всё подряд, собралось всё село, включая маленьких детей и пару оборванных бродячих гномов, промышлявших заточкой ножей, кос и топоров. Даже единственный представитель власти – глухой на одной ухо старый гренадер с седыми усами и деревянной ногой — отставил в сторону незаряженное ружьё и пытался уловить голос тощего «принца» здоровой барабанной перепонкой.

— Тотчас же я выехал, чтобы принять престол! Быстрые кони несли мою карету как ветер, я был всё ближе и ближе к дому, но!.. – юноша профессионально нагнетал атмосферу и вдруг замер на полуслове, заставив множество сердец пропустить удар. Псу, начавшему снова брехать, отвесили пинка, и тот убежал под ближайшее крыльцо.

— …Но меня ограбили, — по площади прокатился негромкий гул голосов, суть которых сводилась к фразе: «Да как же так можно-то?»

— Лихие люди под покровом ночи остановили карету, убили всех моих слуг и угнали коней! Даже праздничную одежду – и ту забрали!

В тишине послышался негромкий перестук копыт и скрип колёс – это на центральную улицу въезжала подвода, гружёная мешками зерна. Говоря по справедливости, на самом деле ею управляла гнедая лошадь, хорошо знающая дорогу и достаточно тактичная для того, чтобы не будить древнего старика, который спал, сжав вожжи в шишковатых натруженных ладонях. Позади него на мешках сидел чумазый растрёпанный мальчуган, плевавшийся во всё подряд горохом из деревянной трубочки.

— Я уговорил их оставить мне только одну вещь. Корону!

Над площадью пронёсся звук одновременного вдоха множества людей.

Чрезвычайно впечатлённые селяне стояли, раскрыв рты, на их лицах можно было прочитать написанные крупными буквами слова: «Вот это да!» История, рассказанная прыщавым принцем в медной подделке, определённо нашла путь к сердцам слушателей.

— И сейчас… – рука простёрта вдаль, умоляющий взгляд. — Сейчас я вынужден просить вас о помощи! Мне нужно только добраться до дома и вступить на престол и тогда – о, тогда я не забуду старых долгов. За каждую монету, которую вы дадите мне сейчас, я готов вернуть вам пять! Нет! Десять полновесных золотых монет! Я щедро награжу тех, кто помог мне в трудный час!

Люди зашептались, совещаясь, и принялись как бы невзначай охлопывать карманы.

— Клянусь могилой отца!.. – в принципе, дело уже было сделано, и «принц» мог больше ничего не говорить, но последние слова помогли ускорить принятие правильного решения. Это было сродни химии: интерес нужно лишь подогреть до определённого градуса, и вскоре толпа начнёт распалять саму себя.

Не прошло и минуты, как площадь преобразилась. Личности пошустрее, резонно опасаясь лишиться своей части наживы, не выдержали первыми и принялись локтями прокладывать дорогу к виселице. Карточный домик здравого смысла пошатнулся и рухнул. Люди двинулись вперёд, к юноше потянулись первые руки, раздались вскрики: «У меня! У меня возьми!»

Те, у кого денег с собой не оказалось, побежали домой – откапывать кубышки. Крестьяне словно сошли с ума. Вчерашние друзья и соседи отпихивали друг друга, лишь бы всучить фальшивому наследнику престола заветные кругляшки. Собственно говоря, это был уже не обман: люди вполне искренне хотели расстаться с деньгами.

— Нет-нет-нет! – неожиданно запротестовал принц. — Записать! Нужно обязательно всё записать, чтобы я знал, кому сколько должен!

Гомон стих, но лишь на мгновение. Крестьяне молча переглянулись и тут же вытолкали вперёд стеснительного рыжего мужичка в рясе – служку Храма Всех Богов и единственного грамотного человека в селе. В два счёта ему организовали большой лист бумаги, перо с чернильницей – и процесс пошёл. Монеты звенели, юноша, стараясь держаться подальше от люка виселицы, складывал их в карманы, размашисто подписывал векселя и сердечно благодарил каждого, иногда позволяя себе пустить слезу. Наиболее предприимчивые женщины успели сбегать домой и вернуться с глиняными кувшинами, полными молока, и караваями, которые вручали взамен на обещание возврата денег по курсу один к пятнадцати.

…А старая кобыла тем временем всё тащилась и тащилась к площади, пока не остановилась перед толпой. Телега вздрогнула, старик проснулся, мальчишка, заметив это, молниеносно спрятал трубку. Возница поднял глаза, протёр их, сладко зевнул, неторопливо потягиваясь и хрустя старыми костями, а затем спросил у группки мужиков, обрадованных удачным вложением средств:

— Чегой-то? Принц?

— Принц, дед, принц, – кивнул селянин – здоровый, с огромной рыжей бородищей и лицом, испещрённым оспинами. – Сам не видишь, чтоль? Из королевства… Как его там? – он обернулся к своим друзьям.

Друзья пожали плечами.

— У-у, — протянул дед. – Надо же, как быстро всё потратил.

— Не потратил, а ограбили, — влез щуплый мужичонка – сутулый, с клочковатой бородой и изогнутый, казалось, сразу во все стороны. – Вот вернёт он мне деньги – коня куплю…

— Что? Опять? – встрепенулся дед. – Ай-яй-яй, что делается…

— Ой, ехай уже, — отмахнулся изогнутый, но рыжий здоровяк его осадил:

— В смысле, опять?

— Что делается, ты смотри, — возничий зацокал языком. — Разбойников ведь тут отродясь не водилось. Я ещё как ты был, ездил в Брунеген зерном торговать, сейчас-то уже дорогу не осилю, не то, что раньше, а вот… — дед скрипучим голосом принялся рассказывать одну из старческих историй – непонятных, не имеющих конца и постоянно перескакивающих с одной сюжетной линии на другую.

Рыжий пытался вклиниться и периодически кряхтел, открывал рот и говорил что-то вроде «А вот» или «Слушай», но всё было бесполезно. Некоторые пожилые люди имели свойство пускаться в длительные рассуждения, которые невозможно было прервать без грубости, и хозяин телеги был как раз из их числа. Изогнутый пришёл на помощь:

— Дед, в смысле, опять ограбили?

— Кого? – старик вынырнул из счастливого прошлого и очутился в отвратительном настоящем с соответствующими последствиями для настроения.

— Принца!

— Какого?

Изогнутый выругался.

— Вон того! – перехватил инициативу рыжий.

— Что «того»?

В этот раз выругались уже все. Ещё пара минут ушла на то, чтобы вернуть деда к изначальной теме разговора и объяснить, что к чему.

— Ну так да. Мы ему третьего дня тоже денег собрали, а его опять, значить… Ограбили! Второй раз за неделю! Что делается-то, а?..

— Не путаешь? – напрягся рыжий.

— Да как же спутать? Морда прыщавая, шкура, корона… Как есть, он, – возница полез в карман пропылённых штанов. – Во! – он развернул обрывок бумаги с цифрой и росписью. Рыжий достал свой вексель и потратил какое-то время на сравнение количества крючков, палочек и завитушек.

Юноша уже успел дожевать хлеб, распихать полученные деньги по карманам, взвалить на плечо тощий мешок и сейчас судорожно допивал молоко, отчего острый кадык скакал по горлу вверх-вниз, когда над площадью прогремел медвежий рёв:

— Держи его!

Опытный «принц», моментально осознавший, что его раскрыли, не стал тратить время на оправдания, а тут же пустился наутёк, бросив за спину кувшин, от которого во все стороны полетели брызги молока и глиняные черепки.

Рыжему потребовалась всего пара крепких фраз, чтобы провести разъяснительную работу, и вскоре за самозваным принцем мчалась вся его недавняя публика, вооружённая садовым инструментом и выдернутыми из заборов жердями.

Очень быстро село осталось позади, и опальный наследник престола вырвался на залитую солнцем равнину. Пейзаж перед ним простирался прекраснейший: рыжая лента дороги рассекала надвое сочную зелень полевых трав и реденького леса. Чуть поодаль солнечные блики играли на зеркальной глади близкой реки, берег которой усеивали ряды странно одинаковых холмов, покрытых густым ельником.

Юноша добежал до резкого поворота, после которого дорога повела его к курганам — по вершине глубокого и мрачного оврага, на дне которого, невидимый из-за кустов и подлеска, журчал ручей.

«Принц» мчался изо всех сил и имел все шансы избежать кары, — богатый опыт и частота упражнений делали своё дело. Сердце пело, деньги звенели и приятно оттягивали карманы, в боку кололо из-за съеденного и выпитого, а быстрые молодые ноги уносили фальшивого наследника прочь от возмездия. Юноша успел неплохо изучить психологию погони и понимал, что для большинства река станет той границей, за которой преследование потеряет всякий смысл. Это было поводом для радости, поскольку до вожделенного моста оставалось совсем немного.

Молодой человек уже прикидывал, на какое время ему хватит крестьянских сбережений,однако, как часто бывает в таких ситуациях, совершил единственную, но критическую ошибку. Зачем-то – и в будущем юноша часто спрашивал себя: «А действительно, зачем?» — он решил посмотреть, как далеко находятся преследователи. Это решение и оказалось роковым: незамеченная выбоина, камень, боль, громкий вскрик – и «принц» покатился кубарем, глотая дорожную пыль. Мешок полетел в одну сторону, корона – в другую, монеты веером рассыпались по дороге.

Крестьяне, возглавляемые рыжим здоровяком, воспряли духом и ускорились, открыв второе дыхание.

— Ай-яй-яй, — быстро тараторил юноша, ползая на четвереньках и лихорадочно пытаясь собрать как можно больше денег. – Ай-яй-яй… — но расстояние между ним и крестьянами неуклонно сокращалось. «Принц» решительно ничего не успевал.

Поднявшись, он сделал пару шагов, но вскрикнул от боли: в лодыжку словно вонзили острое тонкое шило.

— Ай-яй-яй, — продолжил напевать молодой человек, покрывшись потом, и судорожно соображая, что делать. – Ай-яй-яй…

А сельчане – красные, взмокшие, не привыкшие к долгим забегам и оттого ещё более злые — приближались с неотвратимостью разогнавшегося кабана.

Выбор был невелик: либо прямо по дороге, но ужасно медленно, либо в крутой овраг, рискуя сломать себе шею, но быстро и с возможностью выиграть немного времени. Несмотря на очевидную самоубийственность второго варианта, «принц» предпочёл его и, продолжая кричать, но уже не «ай-яй-яй», а нечто непристойное, шагнул вниз.

Юноша прекрасно понимал, что безопасно и безболезненно съехать на пятой точке у него не выйдет, а потому ничуть не удивился, когда покатился кувырком по крапиве, прошлогодней прелой листве и сухим хвойным веткам, которые оставляли жуткие царапины. Земля колотила по бокам не хуже крестьянских жердей, а мир перед глазами вращался, словно в калейдоскопе. Цветные пятна крутились всё быстрее, пока не превратились в круги и кольца.

И тогда прозвучал хруст. Хорошенько взболтанный мозг воспринял его, как нечто из другого мира – отдалённое и не имеющее к реальности никакого отношения. На какую-то долю мгновения юноше показалось, что он летит, но потом сильный удар вышиб из лёгких остатки воздуха.

Будто сквозь подушку «принц» слушал чьи-то стоны, пока не пришло осознание, что стонет он сам.

Спустя какое-то время стало полегче. Юноша, напряжённо охая, попытался вспомнить, как обращаться с сознанием и конечностями, и достиг определённых успехов. Вскоре он почти сумел сфокусировать зрение и сделал вывод, что находится где-то под землёй, поскольку было темно и пахло погребом.

На поверхности спорило очень много разгневанных людей, и среди целого сонма голосов особняком стоял рёв рыжего мужика, убеждавшего односельчан, что надо продолжать поиски. Именно поэтому первым, что сделал мошенник, несмотря на очевидные попытки организма лишиться чувств, поднялся на четвереньки и пополз в темноту. Даже в таком положении его качало и ужасно тошнило. Радовало лишь то, что желудок, не привыкший к такой роскоши, как трёх-, двух- или хотя бы одноразовое питание, вцепился в еду, не желая выпускать ни крошки.

Юноша ничего не видел, лишь осязал, как пружинит под ладонями сырая рыхлая земля, перемежаемая иногда холодными осклизлыми камнями. Он успел несколько раз завалиться набок, запутаться в какой-то верёвке и ободрать локти о груду острых камней, пока, наконец, не отполз достаточно далеко от колодца, в который свалился. Молодой человек изо всех сил старался остаться в сознании, но, оказавшись в безопасности, всё-таки уронил голову на что-то стальное, холодное и угловатое и провалился в забытье…

— Эй! Эй! Эй, ты!

Приглушённый голос звучал совсем рядом. Причём звучал довольно назойливо.

— Эй, ты! Как тебя там?.. Ты живой? Ответь! Послали же боги… Эй!

Фальшивый принц открыл глаза, но светлее от этого не стало.

— Эй! Э-эй!

Мошенник никогда не подозревал, что обладает такими внутренними резервами. Его скачок из положения лёжа смотрелся бы очень впечатляюще, будь в подземелье хотя бы один источник света. «Принц» весь пропитался подземной сыростью, царапины саднили, а ноющие конечности давали понять, что скоро покроются гроздьями синяков, но это ничего не значило в сравнении с испугом, который взял его за грудки и отшвырнул подальше.

— Это ты шевелишься или крысы за падалью пришли? Эй!

Юноша вспомнил о своей находке перед потерей сознания, в то время как сама находка громко разорялась, требуя ответа.

— Эй! Ответь! Эй! Я здесь!..

Неизвестный голос не унимался достаточно долго: настолько, что молодой человек, ещё не сумевший толком прийти в себя, успел перевести дух, успокоиться и даже испытать любопытство. «В конце концов, раз уж из темноты никто не набрасывается и не пытается убить, то, может быть, всё не так уж и плохо? Возможно, кто-нибудь провалился сюда до меня?» — подумал «принц» и, бесшумно подкравшись к источнику вопросительно-негодующих звуков, осторожно протянул руку. Ладонь коснулась холодного угловатого предмета. Сундук. Да, это совершенно точно был сундук.

— Я слышу! Я тебя слышу! – раздался радостный голос. – Выпусти меня отсюда!

В голове юноши окончательно прояснилось. Он вспомнил древние курганы на берегу реки, затем вспомнил, для чего они создавались, и принял единственно верное решение: взвыл, опрокинулся на спину и засучил по сырой земле ногами, стараясь оказаться от призрака как можно дальше.

— Так, — снова донеслись слова. – Понимаю, как это выглядит, но… успокойся. Тебе сейчас ничего не угрожает. Я в заточении, тут, рядом. Но я ни в чём не виновен! Я король, чёрт побери! Помоги мне!

«Принц» молчал, тишину подземелья нарушал лишь стук его зубов.

Мошенник прекрасно понимал, что Регентство называлось Регентством не просто так, а потому, что королей в нём не водилось уже давным-давно.

— Помоги мне выбраться! — некто в сундуке лихорадочно искал возможность оказаться на свободе, но его слова возымели строго противоположный эффект. «Выбраться!» — мелькнула спасительная мысль, и фальшивый принц, вскочив, устремился к едва заметному кругу серого света. Тоненько повизгивая от ужаса, юноша достиг его в два прыжка, но вместо спасения натолкнулся на ещё один неприятный сюрприз: выход представлял собой вертикальную шахту в потолке. Ни допрыгнуть, ни уцепиться.

— Может, теперь всё-таки дослушаешь? – прозвучал голос за спиной.

Пораскинув мозгами, «принц» согласился, что от слушания вреда точно не будет, и вернулся, пытаясь ступать бесшумно.

— Ты подошёл? Да? Да, я слышу. Отлично. Так вот, я предлагаю помочь друг другу. Ты мне — я тебе, ну ты понял, — с подобными интонациями – сальными, округлыми и липкими — обычно предлагали взятку, и это юноше сразу не понравилось. – Тебя звать-то как?

— Орди, — то ли из-за страха, то ли из-за холода голос юноши сел, и ему пришлось откашляться.

— А меня… — глубокий вздох. — Ладно, буду честен. Я Тиссур, сын Вирда. Да, тот самый. Понимаю, что поверить трудно…

Тут он не угадал, поскольку Орди было вполне легко поверить, что ему встретился некто с именем Тиссур. На всякий случай юноша перебрал в памяти всех известных иллюзионистов, умеющих прятаться в предметах малого объёма.

— Рад знакомству, — прервал неловкую паузу сундук. – Так вот, если ты ещё не догадался, мы сейчас в кургане. И чтобы выйти отсюда, тебе понадобится моя помощь. А для того, чтобы получить мою помощь, ты должен открыть замок. Понимаешь?

Как уж тут было не понять…

Несколько секунд на размышления.

— А как ты докажешь, что не заколдуешь меня или ещё чего? – приступ ужаса проходил, уступая место прагматизму.

— Заколдую? Зачем? – искренне удивился сундук. – Чтобы навредить тебе, мне достаточно просто замолчать и ничего не делать. И вообще, с чего ты взял, что у тебя есть выбор? Нет, ты, конечно, можешь поискать выход самостоятельно. Но сперва спроси у меня, каковы шансы найти его.

Орди не умел предсказывать будущее, но почему-то знал ответ заранее:

— И какие же у меня шансы найти его? – спросил он, приподнимая бровь.

— Никаких, — радостно ответил сундук. — Совершенно. Даже если ты найдёшь выход из этого зала, то точно попадёшь в одну из ловушек. Похороненный тут вождь был большой затейник.

Юноша нахмурился и в который раз прокрутил в голове ситуацию. Ему не хотелось погибать среди сырости, плесени и мха, но верить кому-то или, что более вероятно, чему-то хотелось ещё меньше.

— А если я всё-таки попробую?.. – решил он поинтересоваться.

— Тогда мне придётся ждать ещё пятьсот лет, пока сюда не занесёт очередного болвана. Ну так что?..

Под едкие комментарии, доносившиеся из сундука, Орди принялся медленно обходить зал. Со стен опадали, рассыпаясь в пыль, занавеси из дорогих тканей, сорвался и покатился, оглушительно лязгая, громадный щит. От мечей при малейшем прикосновении оставались одни костяные рукояти: дрянное местное железо давно истлело. Под ногами хрустели глиняные черепки. Ладони Орди собрали со стен много грязи, сырости, мха и паутины, но – вот досада! — не нащупали ни единого намёка на выход.

Похоже, как бы ни было сильно желание оставить сундук запертым, иного выхода не существовало. Юноша придумал множество доводов против, но все они разбивались об одно «за»: самостоятельно ему не выбраться. Наконец, Орди обречённо вздохнул и, понимая, что совершает большую ошибку, нашарил в темноте изъеденную временем и сыростью железку – замок.

— Ключа тут, насколько я понял, нет, — проворчал фальшивый принц.

— Да просто сорви его! – раздражённо бросил сундук. – Это же старьё!

Однако не в пример мечам, замок был выполнен из куда более прочного металла. Это было весьма неожиданно и позволяло сделать интересные выводы о приоритетах древнего вождя. Металл поддался только с третьего раза: первые два Орди примерялся, кряхтел и ругался, но затем, хорошенько поднатужившись, дёрнул дужку действительно изо всех сил. Раздался треск, смешанный с лязгом, – и юноша кубарем покатился по земле, а из сундука, распахнув крышку, вылетел человеческий череп. Выглядел он жутко – старый, жёлтый, потрескавшийся, лишённый половины зубов. Внутри его правой глазницы тускло светился маленький фиолетовый огонёк: пробиваясь наружу тонкими лучиками через множество природных и не совсем отверстий, дырок и трещин, он придавал очертания всей «мёртвой голове».

Первым делом Тиссур рассмеялся, громко клацая челюстью, в которой было слишком много свободных мест для зубов, а затем воскликнул:

— Прощай, гробокопатель! – и, сделав прощальный круг над опешившим юношей, понёсся к шахте, выкрикивая ругательства и радостно гогоча.

— Стой! – Орди опомнился и побежал следом, однако череп двигался слишком быстро.

Демонически хохочущий Тиссур резко взмыл вверх.

— Теперь твоя очередь сидеть тут пятьсот лет! Аха-ха-ха!.. Э… Что?..

Стоявший на дне колодца Орди с удивлением наблюдал, как череп буквально за два мгновения успел замедлиться, остановиться, замереть в некоем шатком равновесии, а затем, отчаянно ругаясь, рухнуть обратно, едва не стукнув своего освободителя по макушке.

Воцарилась тишина. Тиссур лежал у ног фальшивого принца и косился на него фиолетовым огоньком. Орди нахмурился.

— Я всё могу объяснить.

«Принц» скрестил руки на груди:

— Попробуй.

— Свобода вскружила голову, – сказал череп тоном, который обычно приберегают для старых приятелей, готовых простить мелкий проступок. — Но я готов тебя вывести. Даю честное слово.

Орди смотрел на фиолетовый огонёк в глазнице. Тот слегка пульсировал и смотрел на него в ответ. «Да уж, — подумал Орди. — Прямо как в древних сказках».

— Ну хорошо, — юноша стащил жилет, снял рубаху и с некоторой опаской протянул руку к черепу.

— Ты понимаешь, что это выглядит странн… Эй! Эй, ты что делаешь? Да как ты смеешь?! – вскрикнул тот, но было уже поздно: в два счёта «принц» замотал короля в ткань так, что наружу выглядывал только глаз. Получившаяся конструкция была похожа на воздушный шар с рукавом вместо ниточки.

— А теперь указывай дорогу, — юноша привязал рукав к запястью. Череп болтался внизу, освещая путь. – И без шуток, а то торчать тебе рядом с моим телом, пока ткань не сгниёт.

— Кстати, о ткани. Её надо хоть иногда стирать. И мыться самому, — проворчал Тиссур.

— Простите, ваше величество, — Орди подавил две вещи: желание сделать шутливый книксен и мысль: «Как он может чувствовать запах?» – Веди!

— Ладно. Сейчас, не пугайся только, я попробую встать ещё раз… — череп снова попытался взлететь. Медленно, мотаясь из стороны в сторону и кряхтя от чрезмерных усилий, он взмыл примерно до уровня шеи Орди, но через пару мгновений снова упал.

— Что случилось? – заинтересовался «принц», поднеся к глазам раскачивающегося короля.

— Ничего, — буркнул череп. – Иди сейчас вперёд, там должен быть проход. Ищи камень с гравировкой и нажимай.

Орди поднял череп, чтобы подсветить. Тиссур возмутился:

— Это просто унизительно!.. — но юноша обратил на него внимания не больше, чем на мох под ногами. После нажатия на искомый камень часть стены с оглушительным скрежетом отъехала в сторону, открывая тёмный коридор, заплетённый паутиной. Сквозняк пахнул в лицо ароматами сырости, плесени и застоявшегося воздуха.

— Ну, — подбодрил Орди сам себя, — вперёд!

И шагнул во тьму.

 

Склон оврага, поросший густой крапивой. Сквозь переплетённые кроны деревьев пробивается свет полной луны: он выглядит так, словно на землю кто-то набросил серебристую сеть. Где-то тревожно вскрикивает ночная птица. Внизу, на самом дне оврага, журчит ручей. Стоит подуть ветру, даже самому слабому – сладкому, летнему, — как деревья оживают и начинают перешептываться между собой, раскачиваясь и шурша листвой.

Но сейчас ветра нет, и кажется, что весь мир замер, чтобы понять, откуда исходят странные звуки.

Стук.

Ещё. И ещё.

Кусок склона проваливается, в нём появляется бездонно-чёрная дыра, из которой слышны приглушённые ругательства. Мир всё ещё тих – он наблюдает.

Ладонь. Вторая. Возле неё падает какой-то предмет. Звук от падения странно похож на клацанье челюсти.

— Ай! Осторожнее!..

Ещё полминуты – и на склоне, тяжело дыша, сидит перемазанный землёй молодой человек в жилете на голое тело. Рядом с ним тускло светится шарообразный предмет, напоминающий лампу.

— Размотай меня! – потребовал Тиссур.

Орди огляделся, пытаясь высмотреть возможную опасность, и задумался, может ли эта костяшка быть полезной. На первый взгляд нет. Но если добраться до города и отыскать какого-нибудь торговца диковинами…

— Ты заснул там, что ли?..

— Нет, — покачал Орди. — Ты что вообще такое?

Тиссур поперхнулся. Это выглядело бы забавно будь у него горло.

— Как это «что»? Во-первых, не «что», а «кто»! А во-вторых, встань, когда говоришь с королём! – голос черепа звучал так уверенно и твёрдо, что юноша едва не подчинился. — Пятьсот лет назад тебя бы казнили за такое!

— Пятьсот лет назад, сдаётся мне, ты не лежал в сундуке в виде одноглазого черепа.

— В смысле? – искренне удивился Тиссур. – Что значит одноглазого черепа?..

Орди вздохнул: странности начали ему надоедать. Он устал и больше всего на свете мечтал сейчас отмыться от глины, плесени и паутины и переодеться в чистое. Юноша подтянул рубаху к себе, размотал ткань и выпустил череп из рук. Вообще-то он не собирался его отпускать – просто предположил, что в таком состоянии его находка не сможет далеко убежать. А если и сможет – что ж, так тому и быть. «Горевать точно не стану».

Король, гневно вскрикивая, скатился немного вниз по склону и застрял в крапиве, а молодой человек забросил рубашку с жилетом на плечо и принялся, шипя от крапивных укусов, спускаться на звук ручья, чтобы выстирать одежду и смыть грязь и глину, покрывавшие всё тело.

— Стой! – неожиданно позвал Тиссур.

Юноша остановился, почёсывая зудящие бока и плечи.

— Что ещё?

— У меня есть задание для тебя.

— Надо же, — усмехнулся Орди. – И какое?

— Я ослаб за время заточения и не могу ходить. А оставаться тут в одиночестве особе, вроде меня… — он сделал красноречивую паузу. — Сам понимаешь. Если меня найдут люди Вильфранда или какие-нибудь разбойники, может случиться непоправимое. Королевство нуждается во мне, особенно сейчас, в эпоху смуты после моего исчезновения. Доставь меня в замок и получишь щедрое вознаграждение.

— Да неужели? И чем же ты меня щедро вознаградишь? – юноша прихлопнул комара, тонко жужжавшего прямо над ухом. Проклятые кровопийцы почуяли человеческое тепло и торопились на пиршество. – Листьями? Камнями и глиной? Тебе не кажется, что за пятьсот лет твой замок мог пятьсот раз развалиться? А этот Вильфранд, которого ты так боишься, скорее всего, уже давно мёртв.

Тиссур закатил глаз.

— Только не он. Я скорей поверю в то, что я мёртв.

Орди поднял указательный палец и открыл рот.

Орди опустил указательный палец и закрыл рот.

— Даже если мой замок и разрушен, что, безусловно, полная чушь, то остались тайники на случай непредвиденных обстоятельств. Понимаешь, о чём я? – снова этот округлый тон взяточника.

«Принц» понимал. Прекрасно понимал. Словам про сокровища он ни капли не поверил, но дело было и не в них. Мозг Орди лихорадочно заработал и на-гора выдал несколько интересных сценариев, в которых ему бы очень пригодился говорящий череп с горящим глазом. А на крайний случай оставались торговцы диковинами.

— Хорошо, ваше величество, — лучезарно улыбнулся юноша. — Будьте здесь и никуда не уходите. Я скоро вернусь.

Карательная медицина

Углу-ук, Первый Воин племени Дробителей, гроза всех земель от северных перевалов до южных болот, шёл к неприметной палатке в центре лагеря, и с каждым шагом двигался всё медленнее.

Всё тише и тише бряцали доспехи, большая часть которых была трофейной и обагрённой кровью своих прежних хозяев.

С меньшей амплитудой болталась связка черепов на поясе: связка небольшая, но лишь потому, что чести находиться в ней были достойны только лучшие из лучших. Изящные черепа эльфийских князей соседствовали со знатными рыцарями и волшебниками, а на них скалились крепкие костяки гномьих полководцев и приплюснутые орочьи головы с длинными клыками – вожаки племён, которым не посчастливилось оказаться на пути Углу-ука.

Рукоять огромного топора перестала бить по колену при каждом шаге и Углу-ук остановился.

«Да ну, не так уж и больно», — подумал он и уже собрался разворачиваться, но очередной приступ режущей боли заставил его закряхтеть.

Орк прорычал негромкое проклятие – нет, никак. Придётся идти.

Жизнь в лагере кипела – огромные и тупые зелёные болваны ходили тут и там, воровали друг у друга еду, били морды и кидались гоблинами, которым не повезло оказаться поблизости. Обычная развесёлая орочья вольница – ничего примечательного, но Углу-уку она сейчас казалась милее всего, поскольку направлялся он в единственное место, где царила абсолютная тишина и железная дисциплина.

Возле шатра из человеческой кожи собралась небольшая очередь из притихших зелёных здоровяков. Удивительно — никто ни с кем не спорил, никто никого не бил по голове, никто никому не резал глотку. Огромные лихие рубаки стояли, не зная куда деть глаза и тягостно молчали. Шак-и ковырял сухую землю мыском сапога, сосредоточенно глядя под ноги. Ум-ры стоял, зачем-то стараясь подцепить когтем человеческую ноздрю на стенке шатра.

Лихие рубаки выглядели уныло, не в последнюю очередь благодаря тому, что изнутри доносились звуки ударов железа по кости, чей-то тоненький плач и крики: «Сиди смирно, дебил!»

— Кто последний? – прорычал Углу-ук, и несколько пар глаз тут же воззрились на него с надеждой.

— Проходите, великий! – встрепенулся Ум-ры и угодливо опустил лысую голову, испещрённую десятками шрамов. – Я первый, но я вам уштупаю!

Углу-ук нахмурился. Стук в шатре стих, но вскоре возобновился с новой силой, отчего у присутствующих по зелёной шкуре пробежали мурашки. Ребята позеленели даже больше обычного, Шак-и убежал за шатёр, зажимая пасть лапой.

— Не надо мне уступать! – рявкнул Углу-ук. – Я никуда не спешу!

— Нет-нет, великий! – поклон Ум-ры стал ещё ниже, а во взгляде читалась мольба. – Проходите, вам не приштало ждать! Ребята, вы шоглашны? – он посмотрел в сторону остальных бойцов. Те яростно закивали, выражая полную поддержку.

В эту же секунду полог шатра откинулся и оттуда выкатилось нечто огромное, громыхающее железом и скулящее. Углу-ук отпрянул в сторону и неведомое создание промчалось мимо, стеная и топоча.

— Следующий! – раздался мерзкий голос.

Никто не решался войти, все смотрели на Углу-ука. И он сделал единственное, что могло спасти его репутацию – сплюнул, нахмурился, бросил пару хлёстких оскорблений и, гордо выпрямив спину, вошёл в шатёр.

Однако, стоило оказаться внутри, как храбрость куда-то улетучилась.

Из дыры в потолке пробивался луч яркого дневного света. Он падал на крепкое деревянное кресло, собранное, вероятно, из вековых дубов. На его подозрительно исцарапанных подлокотниках обнаружились массивные наручники из ржавой стали. Стальной прут с такими же функциями располагался на уровне шеи. Ноги тоже надёжно фиксировались.

Рядом с креслом обнаружился колченогий деревянный стол из необструганных досок. На нём стоял таз с мутной мыльной водой и лежало – увидев это Углу-ук, ветеран тысячи боёв, застыл, как вкопанный, — огромное количество всяких железяк садистского вида. На них было больно даже смотреть – каждая штуковина была усеяна шипами, пилами, острыми щипцами и свёрлами – причём, размеры инструментов варьировались от самых маленьких до огромных. Многие из них были окровавлены – и от этого колени Углу-ука предательски ослабели.

— Ну! – из темноты вышло нечто маленькое, зелёное и скрюченное. Лицо гоблина было закрыто белой повязкой, на которой виднелся вензель какого-то дворянского рода и капли чёрной крови. Он вытащил из темноты высокую табуретку и вскарабкался на неё. – Садись!

Воитель судорожно сглотнул ком в горле и сел в кресло.

Гоблин, умело используя табуретку, в два счёта пристегнул орка к креслу. Воитель заметил, что металл ещё тёплый после предыдущего визитёра.

— Пасть открой! – гоблин грубо приподнял голову Углу-ука к свету. Никому из мелкого отродья подобная фамильярность не сулила ничего хорошего, но у единственного зубника на всё племя были свои привилегии.

— Ага! – сказал лекарь, схватив маленький молоточек и скрывшись во рту орка едва ли не наполовину. Негромкий «тюк» и челюсть воителя снова пронзила сильная боль. Он вскрикнул – но больше от неожиданности.

— Тихо! – гоблин высунулся, сердито посмотрел на воителя и в качестве наказания стукнул ещё раз, вызвав очередной вскрик. У орка пульсировала, отдавая в мозг, вся правая сторона нижней челюсти. – Будешь мешать – пойдёшь вон отсюда!

Появилась заманчивая мысль перекусить паршивца напополам, но тот оказался не лыком шит:

— Рот не закрывай! – и пока воитель сидел, хлопая глазами, гоблин шустро надел на него металлический намордник, немилосердно растягивавший пасть. Орк взвыл.

— Картина ясная, — ухмыльнулся гоблин. – У тебя тут в зубе дупло такое, что можно добычу хранить. Будем рвать.

— Рвать? – заволновался Углу-ук. Его речь из-за намордника была похожа на случайную смесь звуков «а» и «ы», но гоблин, похоже, всё понимал и к подобному привык. – Не надо рвать. У меня завтра набег, я постараюсь, чтобы мне его выбили.

— Его тебе выбьют только вместе со всей челюстью, — возразил гоблин. – Вон как глубоко корни пустил, чувствуешь? – зубник снова стукнул молоточком и орк натурально взвыл. Он и представить не мог, что такой маленький кусочек железа мог причинять такие страдания. – Так что рвать. Наркоз нужен? – при этих словах гоблин настолько мерзко захихикал, что у Углу-ука создалось полное ощущение, что правильным ответом станет: «Нет».

— Нужен! — если бы голова Углу-ука могла двигаться, он бы кивнул.

Зубник пожал плечами.

— Как скажешь. Аллергия на бледную поганку есть?

Углу-ук задумался.

— Не надо наркоза.

— Тогда приступим, — гоблин взял со стола огромные и страшные щипцы. У Углу-ука внутри всё сжалось, а зубник, посмотрел на него, покачал головой и, положив щипцы обратно, взял громадное долото и старую киянку с измочаленной и окровавленной ударной частью.

От длинного тоскливого воя лагерная жизнь замерла. Зелёные здоровяки отвлеклись от еды и мордобоя и, подняв головы вверх, настороженно прислушивались, гадая, что это вообще может быть…

Спустя полчаса Углу-ук лёгкой пружинистой походкой вышел из шатра и, подбоченясь, оглядел остальную очередь. Его ребята выглядели ещё хуже, чем прежде – особенно, Ум-ры, которому предстояло стать следующим.

— Ну сто, салаги? – из-за недостающего зуба воитель говорил с дурацким свистом. – Обделались? Проходи следующий!

Чейз и Гарднер

Ночной клуб полыхал пожаром неона, лазерных лучей и цветных голограмм. На небольшом подиуме в несколько ярусов, выгодно освещённые, как товар в витрине, зазывно извивались обнажённые тела на любой вкус – мужчины, женщины, что-то среднее между первыми и вторыми, а также андроиды самых невообразимых конфигураций.

Мигающий стробоскоп выжигал глаза, а музыка била по ушам, прокатываясь низкими частотами по всему телу. Пятничная ночь была в самом разгаре и люди стремились освободить карманы от денег, с трудом заработанных за неделю. Царство танцев, алкоголя, наркотиков, и секса.

Возле мигающей разными цветами барной стойки стоял низкий крепкий малый в сером потёртом плаще. Зрачки бесцветных глаз под массивными надбровными дугами то и дело вспыхивали красным – он делал фото. Подбородок, размером и формой похожий на кирпич, был выпячен вперёд – верный признак того, что Эрлу Чейзу что-то не нравилось.

За стойкой местный бармен – щуплый малый, весь изогнутый и извилистый, похожий на глисту с галстуком-бабочкой и чёрными усиками, пытался одновременно обслуживать клиентов и осторожно отвечать на вопросы, которые на него обрушивал Чейз.

— Кто его знал? – прохрипел Эрл, глядя на бармена снизу вверх, даже несмотря на то, что забрался на высокий стул. Он смирился с тем, что разговор предстоял долгий.

— Да все, — бармен в три движения смешал коктейль, забросил в стакан оранжевый зонтик с трубочкой и, улыбаясь, вручил его аппетитной красотке, которую сопровождал смуглый толстяк с волосатыми пальцами и ноздрями. Судя по отточенным движениям, руки бармена были не настоящими и Чейз, присмотревшись, смог разглядеть на запястье значок фирмы-производителя.

— Кто «все»? – Эрл приготовился записывать – в стандартном бланке расследования, что висел у него перед глазами в дополненной реальности, было удручающе мало информации.

Личность убитого здоровяка, фото и видео его мозгов, разбрызганных по стене грязного переулка в Ноо-районе и место работы. Ах да, и упоминание о грёбаных четырёх килограммах кокаина, которые он нёс в собственном желудке. Судя по медицинской карте, тот был удалён в 18 лет по медицинским показаниям и заменён на искусственный. Какой-то умник хорошо в нём покопался и переделал в тайник для переноски наркоты. Удобно доставать и не нужно глотать набитые дурью презервативы, как в старые добрые времена.

А в остальном – полностью чист. Исправно берёт кредиты и так же исправно платит. Закончил спортивную школу с отличием, собирался в колледж. Работал в «Вавилоне» охранником и вышибалой, зарабатывал на обучение. Связей, порочащих его, не имел, с полицией связан не был вообще никак, будто никогда не выходил из дома. Даже нелицензионным софтом никогда не пользовался. И тут – такое.

— Официанты, — ответил бармен, наполняя стакан виски и закидывая туда лёд. Чейз отметил, что он недолил примерно двадцать-тридцать грамм от заказа, замаскировав это лишним куском льда. – Девочки. Другие охранники. Администрация. Он же работал тут, причём, достаточно давно. На хорошем счету был.

Чейз нахмурился ещё сильнее и выпятил подбородок уже совсем неприлично.

— А с кем общался теснее всего?

Бармен на долю секунды потерял контроль над мимикой и Чейз заметил, что он очень боится ляпнуть лишнего.

— Да со всеми…

Эрл мысленно выругался и занёс слова бармена в протокол, сфотографировав его ещё раз и приложив видео допроса, снятое глазными имплантатами.

— Есть кто из администрации? – спросил он. Глистообразный бармен явно юлил и хотел, чтобы надоедливый коп ушёл дальше есть пончики, но Чейза это лишь разозлило и раззадорило. Он вновь почувствовал азарт. Что ж, если покойника знали все, то он всех и опросит. И начнёт с администрации. Дело было видно насквозь. Такие партии наркотиков не дают кому попало. Парень стопроцентно был курьером, причём, доверенным, а клуб – перевалочным пунктом для дерьма из Южной Америки.

Администрация клуба, скорее всего, лишь ширма и причастность настоящих хозяев доказать не получится. Но попробовать стоило.

— Да, наверху. Я предупрежу, — кивнул бармен, одновременно встряхивая и подбрасывая две серебристые тубы с разными коктейлями – они кружились вокруг него, как спутники вокруг Земли и, казалось, вообще не касались рук.

Протолкавшись через толпу идеальных сексуальных тел, Чейз добрался до деревянной лестницы, что вела под потолок – на длинный балкон, где уже в полутьме совокуплялась какая-то особенно нетерпеливая парочка.

Со второго этажа всё происходящее в «Вавилоне» выглядело театральной постановкой – детектив как будто сидел в тёмном зале и смотрел на сцену, где разыгрывалось тщательно срежиссированное представление. Не обратив на сладко стонущую парочку ни малейшего внимания, детектив прошёл мимо и решительно дёрнул на себя массивную дубовую дверь с надписью «Администрация».

Внутри уже ждали.

Стекло, пластик, винил, голограммы, минимализм. Лёгкость, изящество и официоз современного офисного стиля. Никакого китча, ему место внизу, а тут делают дела. И посреди всего этого – сидящий за столом усатый амбал с седыми волосами, стриженными под полубокс. Он одет в костюм, но тот грозит вот-вот расползтись и выглядит так, словно его надели на грузовик.

Позади него возле окна скучают ещё два похожих здоровяка – лысые, в чёрных костюмах, с одинаковыми глазными имплантатами, похожими на тёмные очки, безликие, как клоны.

— Детектив?.. – администратор приподнимает бровь размером с рессору. – Я слышал о происшествии и хочу заявить, что наш клуб никаким образом не связан с торговлей наркотиками.

— Занятно, — пробурчал Чейз. — У входа я видел надпись «Со своим запрещено».

В установившейся неловкой тишине было слышно, как бумкает и визжит музыка, с шумом которой не справлялась даже прекрасная звукоизоляция помещения.

— Простите? – к первой брови присоединилась вторая, усы немного взъерошились. Ребятки отвлеклись от созерцания окна и подались вперёд.

— Нет, это вы простите, — как можно более вызывающе ухмыльнулся Чейз. – У меня что-то вроде синдрома Туретта.

Губы седого здоровяка с поскрипыванием старой усохшей кожаной куртки растянулись в вежливой улыбке, в то время, как в глазах было столько льда, что им можно было обеспечить бармену безбедную жизнь до следующего столетия.

— Понимаю. Что-нибудь ещё?

Чейз пораскинул мозгами.

— Вы были знакомы с убитым?

— Разумеется, я же его начальник. Он был неплохим парнем. Дисциплинирован, даже достаточно умён для спортсмена. У меня он был на хорошем счету. Если бы я узнал о его связи с…

— Да-да, он был бы уволен, — Чейз перебил администратора, наслаждаясь тем, как он выходит из себя. Это была такая игра. Детектив хамил, пытаясь вывести допрашиваемого на эмоции, а тот наоборот, сохранял самообладание. И, похоже, они оба были знакомы с правилами.

— Когда вы видели его в последний раз? – Чейз открыто стал снимать администратора, но его вид пишущего зрачка ни капли не впечатлил.

— Он работал в ночную смену восемнадцатого.

— А девятнадцатого ночью его убили, — пристальный взгляд Чейза чуть не проткнул администратора насквозь. Оба молчали.

— И?.. – наконец, спросил здоровяк.

— Вы ничего не хотите сказать по этому поводу? Он украл у вас что-то?

— Нет.

— Зачем вы передавали ему наркотики? – прикрикнул Чейз, но это не проняло верзилу.

— Ни я, ни кто-либо из моих людей ничего ему не передавал, — сама невозмутимость. – Если можете доказать обратное, я готов вас выслушать.

— Мне нужно осмотреть помещения клуба, — дерзко заявил детектив.

Клоны снова подались вперёд, но хозяин их остановил едва заметным движением руки.

— Надеюсь, у вас есть ордер?

— Нет. А вы считаете, что это помеха?

— Разумеется. Я не могу пустить вас дальше общедоступных мест. И имею на это полное право.

— О, да, — расхохотался Чейз. В кабинете смех прозвучал одиноко и неуместно, как на похоронах. – Имеешь. Но когда я вернусь сюда с ордером, то прихвачу где-то с тридцать друзей, которые залезут везде, даже в задницу тебе и твоим дружкам. Впрочем, думаю, вам это даже понравится.

Он включил тепловизор в левом глазу и увидел, что температура администратора немного поднялась – на пару десятых градуса.

— Не думаю. Возвращайтесь с ордером и я с удовольствием покажу клуб вам и вашим любителям мужских задниц, — администратор позволил себе полуулыбку. — А пока, я думаю, вы можете связаться с мистером Хаузером из Департамента. Думаю, он сможет за нас поручиться.

Чейз сжал зубы и выпятил кирпичеобразный подбородок. Не вышло, не вышло, чёрт побери. Хаузер, продажный мудила, и правда мог «поручиться» за этих ублюдков.

— Разумеется. Я сразу же свяжусь с ним, — стараясь не показать досады, сказал детектив. – Не возражаете, если я останусь у вас развлечься? Всё равно пятничный вечер испорчен и идти куда-то ещё нет времени.

— Конечно, детектив. Можете выпить и заказать девочку за счёт заведения, — снова вежливая улыбка, за которой, как говорит тепловизор, скрывается желание разорвать его, Чейза, голыми руками. Что ж, если он и не сможет достать хозяев клуба, то вечеринку подпортить точно сумеет. Либо спровоцирует на что-то серьёзное и тогда тридцать друзей нагрянут очень быстро и без всякого ордера.

Покинув кабинет и снова окунувшись в гремящую музыкой и пахнущую самбукой духоту главного зала, Чейз настроил слух так, чтобы разобрать, что говорят в кабинете. Самое интересное обычно произносится после того, как закрывается дверь, но усатый верзила-администратор, видимо, тоже был знаком с этим правилом.

«К чёрту», — разочарованно подумал Эрл и отправился вниз, решив начать с бара.

После того, как он сообщил бармену, что администратор открыл ему безграничный кредит, тот широко заулыбался, понимающе кивнул и спросил, что ему налить. Чейз выбрал самый дорогой виски, который тут был, чем заставил улыбку тут же исчезнуть.

Он пил рюмку за рюмкой, угощал шлюх, которые окружили его со всех сторон в ожидании халявы, и в пять минут стал королём вечеринки и всеобщим любимцем.

— Подходите! – кричал он, держа в руках пузатую бутылку с цифрой «25» на этикетке и щедро разливал бесценную жидкость по стаканам, платьям, причёскам и декольте.

Затем он приставал к персоналу клуба, требуя ему достать ему кокаина прямо сейчас, но добился лишь того, что от него начали шарахаться все до последнего охранника. Обратив взгляд наверх, он увидел, что администратор стоит на балконе и пристально смотрит на его развлечения. Чейз, улыбнувшись во все тридцать два зуба, помахал ему рукой и решил, что настало время девочек.

— Выбирайте, сэр, — чернокожий малый в зелёной шубе на голое тело указал на сцену, где на нескольких ярусах танцевали «сотрудники службы эскорта».

— Какая из них самая дорогая? – прокричал Чейз, качая головой в такт музыке.

— Колетт, — настороженно сказал сутенёр. – Но вы уверены, что у вас…

— Абсолютно уверен! – сказал Чейз, хлопнув парня по плечу так, что тот едва не упал. – Все вопросы к усатому мудаку.

Сутенёр, недовольно глядя на пьяного и вспотевшего Чейза, что-то нажал на всплывшей у него из запястья старомодной голограмме и подиум засветился белым под стройной симпатичной девушкой с короткими рыжими волосами. Из одежды на ней была лишь микроскопическая белая юбка и абсолютно прозрачная блузка, сделанная из материала, напоминавшего полиэтилен. Под ней задорно торчала небольшая грудь с малюсенькими сосками, похожими на вишенки. Пока Колетт грациозно спускалась с вершины подиума по лестнице, Чейз жадно наблюдал за её длиннющими ногами, обутыми в ярко-красные туфли с поражающим воображение каблуком и захватывающей дух платформой. Он чуть не подавился слюной и уже почти забыл, что собирался испортить вечер администрации клуба, из-за которого у него появится ещё один «глухарь».

Стоило девушке подойти ближе, стало ясно, что она выше Чейза на две головы даже без каблуков.

— Колетт, прошу любить и жаловать, — оскалился в подобии улыбки негр. – Это наш новый любимый клиент и просто классный парень… Э-э? – он повернулся к детективу.

— Эрл. Просто Эрл.

У увидевшей его Колетт резко изменилось выражение лица. Почти целую секунду она пялилась на него, выпучив глаза, но затем вернула контроль над мимикой и напустила столь фальшифо-сладострастный вид, что Чейзу захотелось поставить ей подножку.

Детектив осмотрел её во всех возможных спектрах и с разочарованием увидел, что тело у неё почти полностью искусственное. Что ж, этого стоило ожидать. Столь привлекательные особы огромная редкость, да и торговать ненастоящей вагиной куда легче, чем своей, родной.

— Пойдём, сладкий.

— Пойдём, — пробурчал Чейз. – Сладкая.

Те, кого он совсем недавно поил виски двадцатипятилетней выдержки, смотрели на чудную парочку, тыкали в них пальцем и не стеснялись громко смеяться, отчего Чейзу мучительно захотелось устроить в клубе перестрелку, сказать, что на него напали и списать весь этот биомусор по статье «случайные потери». Лица, искажённые наркотой, алкоголем и световыми пятнами от лазерных установок под потолком, выглядели ужасно уродливыми.

Колетт провела Чейза в номер-люкс – огромный, размером со спортивный зал и наполненный всем, о чём только может мечтать менеджер среднего звена, вынужденный за гроши пять дней в неделю вылизывать вышестоящие задницы.

«Красные обои с блёстками, о боже», — подумал Чейз и снял, наконец, плащ. Он успел в нём изрядно пропотеть и представлял собой жалкое зрелище – белая рубашка пропотела подмышками, кобура болтается, узел галстука распустился, чёрные волосы с проседью растрёпаны, взгляд пьяный и рассеянный. Ужас.

— Эм, — сказала, смущаясь, Колетт. – С чего начнём? Может, джакузи?

Чейз не ждал от неё такого непрофессионального поведения. По всем законам жанра она должна была провести его через все удовольствия, доступные VIP-клиенту. Может, потому она и была самой дорогой? Неопытная и всё такое?

— Ага, — только и смог сказать Чейз, поглядев на неё с недоверчивым прищуром.

— Только не снимай, пожалуйста, — попросила она, потупив взгляд.

— И не подумаю, — ухмыльнулся Эрл. – Если моя жена узнает, что я был с какой-то там Колетт, то это на шаг приблизит её к давней мечте.

— Какой? – спросила девушка.

— Мне придётся покупать новый пневматический член взамен настоящего старого.

Колетт хрюкнула от смеха и зажала рот ладонью, в испуге округлив глаза.

— Тут есть что пожрать? – спросил Чейз, покачав головой. Странное поведение для элитной шлюхи. Чёртов нигер его явно обманул.

— Ага, — кивнула девушка. – Фрукты, лёгкие закуски, — она указала рукой в сторону небольшого холодильника, который располагался между огромной кроватью в форме сердца и джакузи. Рядом с ним на блестящем металлическом столике покоилось ведёрко с шампанским и блюдо с фруктами – клубника, бананы, яблоки, виноград.

Чейз выругался.

— А можно заказать что-нибудь типа бифштекса?..

— Можно, но… — Колетт замешкалась на секунду и, скривив лицо, сменила тон и позу, будто расслабившись. – А, какого чёрта. Чейз, вали отсюда! Сейчас же. И желательно через окно.

— Что? – перемена оказалась слишком быстрой для того, чтобы детектив сумел среагировать.

— Боже святый, говорю же – вали через окно! – затараторила девушка. — Ты разозлил Мюнца и он сейчас пришлёт ребяток, которые от тебя мокрого места не оставят!

— Чейз? – насторожился Эрл. – Откуда ты знаешь…

— Не тупи! – вскрикнула Колетт. – Проваливай! Тебя убьют.

— Видишь ли, я коп и мне есть, что им противопоставить, — с некоей долей бравады сказал детектив, гордо выпячивая подбородок и указывая на кобуру.

— Ты всё испортишь! – прошипела девушка, ощерившись, словно кошка. Чейз же не мог отвести взгляда от её сосков. – Не надо их провоцировать!

— Слушай, кто ты к чёрту такая?.. Я не…

Треск выбиваемой двери застал Чейза врасплох, но ему хватило доли секунды для того, чтобы отпрыгнуть в сторону.

Колетт проворно отскочила, упала на пол, и, пронзительно завизжав, поползла к выходу, тёмный проём которого ощетинился десятком крупнокалиберных дул и жерл, тут же извергнувших огонь и свинец.

Зазвенело разбиваемое стекло, заискрил огромный экран во всю стену и Чейз, увидев, как комната заполняется вооружёнными громилами, принял единственно верное в этой ситуации решение – он бросился в джакузи.

Подняв пенное цунами и выхватывая из наплечной кобуры огромный воронёный полицейский стаббер, он залёг внутри, опустил голову в горячую воду и, высунув руку, несколько раз выстрелил вслепую. Уши остались на поверхности и, судя по тому, что они услышали, кроме женского визга, чей-то вопль, электрический заряд достиг цели.

Но радоваться было рано, потому что в следующую секунду тело пронзила резкая боль. Рука со стаббером рассыпала вокруг сноп искр и безжизненно упала в воду вместе с оружием – Чейз в последнюю секунду успел её отключить, в противном случае не избежать ему короткого замыкания.

Нашарив левой рукой стаббер на скользком дне, Эрл собрался, было, снова отсреливаться, но услышал, что к женскому визгу и выстрелам бандитских девятимиллиметровых пукалок присоединилось гавканье тяжёлого армейского «Ястреба» и вопли нападавших.

— А-а-а! – кричала в неподдельном ужасе Колетт.

Выстрелы, вопли, хруст костей.

Снова «А-а-а-а!» и опять череда странных звуков.

Удивлённый Чейз высунул голову для того, чтобы посмотреть, что там такое произошло. Он увидел, как Колетт, пробравшаяся в тыл к нападавшим, крепко сжимая в хрупкой ладони дымящуюся ручную гаубицу, скачет, изгибая конечности под немыслимыми углами, по полу, стенам и потолку так, что глаз едва мог за ней уследить. Останавливалась она лишь для того, чтобы приставить ствол к голове очередного головореза и спустить курок. Те палили в неё, но были чертовски медленными. Судьба у них была одинакова: из черепа вырывался фонтан проводов, осколков текстолита, меди и мозгов, и очередное безголовое тело тяжело падало на пол.

Пока Эрл пялился на происходящее, его чуть не пристрелили: в глазах потемнело от боли, когда бандитская пуля попала в лоб. Чейза отбросило назад, в горячую воду и пену, которые накрыли его с головой. К счастью, обошлось без серьёзных травм – лобовая пластина и усиленный позвоночник сдержали удар, но стаббер был снова потерян.

Когда он вынырнул и осмотрелся, всё было уже кончено.

Рядом со входом валялся администратор – седой усач, которого Колетт называла Мюнцем. Судя по клёкоту и бурлению, исходящему из глотки, ему осталось недолго.

— Эрл! – с перекошенным лицом позвала его девушка, стоявшая в окровавленной одежде посреди люкса, заполненного несколькими десятками расстрелянных и изломанных трупов. Чейз снова рухнул в воду, которая приятно щекотала разгорячённое тело пузырьками, и приготовился умирать.

— Эрл-Короткий-Чейз! Если тебя не убили эти ребята, то я сейчас это исправлю! Клянусь плевой Девы Марии, тебе конец!

Детектив округлил глаза и высунул голову, несмотря на угрозу. Это было дьявольски странно, потому что Коротким его звали давным-давно, когда он ещё был простым патрульным. С тех пор утекло много воды, он приобрёл репутацию, которая компенсировала маленький рост. А последняя фраза вообще поставила его в тупик. Её и прозвище мог знать только один человек. Который был давно мёртв.

Чейз высунул голову, опасаясь, что в неё тут же прилетит пуля, которая в этот раз станет последней.

— Гарднер?

— А кто ещё по-твоему? – Колетт… То есть, Джеймс Гарднер, его старый напарник, убитый семь лет назад, спрятал пистолет в бедро, которое раскрылось и явило миру потайную кобуру.

— Но ты же…

— Как видишь! — ухмыльнулся Джеймс так хорошо знакомой ухмылкой, выглядевшей на чужом лице неуместно и чертовски пугающе. – Спасибо, что завалил мою операцию, кретин! – оскалился он, обнажив ровные белоснежные зубки.

— Операцию?..

— Да, блин, операцию! Знаешь, сколько членов мне пришлось перепробовать, чтобы выйти на поставщиков и хозяев Мюнца?.. Нет? Вот и я со счёта сбился! – кричала она… То есть, он… Всё это было так странно, что у Чейза помутилось в голове.

— А ты – точно ты? — спросил он настороженно.

— Могу рассказать, почему тебя называли коротким, — язвительно произнёс Гарднер. – Теперь меня точно уволят, чёрт. Надо хотя бы допросить этого ублюдка, — кивнул он в сторону Мюнца, повернулся и направился к нему, покачивая сочной задницей.

— Мне срочно надо выпить, — только и смог сказать шокированный Чейз и направился к бару. Налить себе чего-нибудь покрепче.

Действительный

Поначалу, когда полеты в другие системы были редкостью, ученые на борту корабля никого не удивляли. Собственно, они всю эту катавасию и затевали, и, если бы не выбивали средства на космическую программу, хрена с два мы бы сейчас имели такую развитую систему межзвездной логистики. Тогда каждый ученый в космосе был Личностью. Такой, чье имя не жаль вписать в историю человечества золотыми буквами. Да и мужиками они были, положа руку на сердце, по-настоящему крутыми. В опасную экспедицию кого попало не брали. Надо было и здоровье иметь лошадиное, и физическую форму соответствующую, и освоить вместе с основной специальностью кучу полезных навыков. Так что даже ботаники тех времен были похожи на брутальных спецназовцев из старых боевиков.

Потом, после того, как были основаны первые колонии, эта тенденция пошла на спад. И ученых стали пихать всех подряд, и нужны они были как зайцу стоп-сигнал. Исследования у них стали совсем копеечные, побочными профессиями никто не владел, и так уж получилось, что научники из надежных товарищей и подспорья стали восприниматься, как обуза. Ходят везде, отвлекают и переводят кислород.
Вот однажды нам такого товарища на «Гагарин» и направили.
Вот знаешь, бывает такое, что с первого взгляда видно, что человек – говно. Вот так и здесь. Сидим, значит, мы с Кэпом и старпомом в кабинете командира флотилии, слушаем брифинг, и в конце входит это чучело.
— Прошу любить и жаловать. – сказал шеф, — Иван Викторович Багрий. Доктор наук, а также… как вы говорили, Иван Викторович?… – и косится на нас с прищуром лукавым.
— Действительный член Российской Академии Наук. – важно ответил научник. Стоит, весь такой гордый, аж светится. Высокомерный взгляд сверху вниз, бородёнка седая козлиная, с виду – ну чисто Айболит.
— Полетит с вами, будет проводить исследования экипажа. Во всем его слушайтесь, режим не нарушайте. – снова тот же прищур.
«Ну, трындец»: подумал я тогда. Если исследования экипажа и требование во всем слушаться, значит, тянуть службу будет некогда. Задолбает он нас, как пить дать.
Как оказалось, у Кэпа и старпома в голове бродили те же самые мысли. И время показало, что мы были правы. Нет, никто предвзято к этому ученому не относился – даже наоборот, поначалу пытались подружиться. Но затем, когда разобрались что к чему, решили забросить это занятие. В самом деле – кому нужно дружить с человеком, который своим непомерным высокомерием, дуростью и полнейшей неприспособленностью к существованию в коллективе ухитрился всех заколебать уже на третий день полета? К тому же, Багрий постоянно колупал экипаж всякими дурацкими требованиями. Шатался по кораблю где хотел, путался под ногами в узких коридорах, нажимал то, что нажимать было категорически нельзя, и отвлекал Кэпа и старпома мелкими бытовыми просьбами, удовлетворить которые сумел бы даже самый зачуханый мичман. Например, выдать второе одеяло или увеличить подачу воздуха в каюту («У меня интеллектуальная работа! Моему мозгу нужен кислород!»).
Я до сих пор не знаю, что он там исследовал, но внешняя сторона выглядела, как ежедневный сбор анализов мочи и периодическое задавание дурацких вопросов. Хотя, возможно, вопросы он задавал не для исследования, а для души.
— А вот вы, товарищ капитан!… – ляпнул он как-то раз на утреннем брифинге, — Мне уже четвертый день анализы не несете! Хотите подорвать мое исследование? Командир флотилии велел мне не препятствовать, не заставляйте меня говорить ему, что вы саботируете мои требования!
Честно? Я ждал, что Кэп его пошлет. Я бы на его месте не сдержался. А тот – ничего, даже глазом не моргнул. Зато, как я узнал, тем же вечером велел матросам передать в каюту научника заполненную до отказа трехлитровую банку. Вернул долги, так сказать.
И ведь, чуть попытаешься возразить этому убогому – натыкаешься на одну и ту же фразу: «У меня исследования! Это уже не первый мой полет в космос! Я точно знаю, что нужно делать так!», а также набившее всем оскомину «Я действительный член Российской Академии Наук!»
Непрошибаемый болван.
Старпом, кстати, однажды не сдержался. «Гагарин» совершал гравитационный маневр возле газового гиганта, готовясь отправиться в очередной прыжок, и наш дражайший Максим Сергеич (двадцать лет в космическом флоте!) рулил всем процессом, сидя в рубке на специальном «троне» и командуя рулевыми и штурманами. Тяги не хватало, народ нервничал, старпом грязно ругался. И тут, посреди всей этой катавасии в рубку вваливается это туловище и начинает поочередно что-то спрашивать у штурманов, отвлекая их от маневра.
— Иван Викторович! – из голоса старпома можно было выковать меч, — Перестаньте отвлекать людей! Потерпите до окончания маневра!
— Да всё нормально, — отмахнулся ученый, и продолжил что-то выпытывать у штурмана, пытающегося параллельно озвучивать данные, которые ему выводил на экран баллистический калькулятор корабля.
Охреневший старпом (двадцать лет в космическом флоте!) аж поперхнулся возмущением, но спустя секунду все-таки выдавил:
— Иван Викторович, немедленно перестаньте! Покиньте рубку до конца маневра!
— Макси-им Сергеевич… — устало протянул ученый, — Всего-то пара вопросов. Я же не впервые в космосе, знаю, что и как делается. Никуда не денется ваш маневр.
— Это мне решать. Выйдите из рубки!
— Я никуда не выйду! – встал в позу Багрий. Бороденку вздернул, плечики хлипкие расправил. Орел мужчина.
— Я вам не матрос, а действующий член Российской…
— Ну так идите!!! – взревел старпом, — И трясите своим членом в другом месте!!! Пока не кончится маневр!!!
Последовавшая немая сцена была достойна использования в постановке «Ревизора». Кто-то полез под пульт, кто-то резко закашлялся, кто-то просто дрожал мелкой дрожью.
— Отклонение от курса!!! Нужна еще тяга!!! – завопил внезапно один из штурманов, и разрядил тем самым обстановку.
Старпом вновь принялся командовать, и ему было абсолютно плевать на то, что Багрий все-таки вышел из рубки, правда, бормоча себе под нос какие-то угрозы.
Долетели до места назначения без приключений. Из прыжка вышли в заданном районе, даже почти не промахнулись (пара сотен тысяч километров по космическим меркам – это самое, что ни есть «яблочко»). Вышли на орбиту, погрузились в челноки, спустились на планету. Багрий тоже с нами увязался, и захватил зачем-то все свои чемоданы с барахлом, несмотря на то, что любой грамм груза с «Гагарина» по ценности равен грамму золота. Ну вы поняли, «Я лучше знаю, не говорите мне ерунды».
Челноки ахнулись на поверхность планеты, подняв кучу песка и пыли. Опустили трап, и внутрь наших «птичек» ворвался сухой раскаленный ветер, пахнущий жарой и горькой местной растительностью. Мы отстегнули ремни, поднялись и направились к выходу. Кто-то по пути отряхивал свои брюки от завтрака, ибо трясло и мотало нас в атмосфере без всякой пощады. Багрий в числе первых сбежал по трапу, и принялся наматывать круги вокруг раскаленного челнока, щурясь от яркого солнца и безжалостно топча эндемичные колючки. В таком состоянии он пребывал до подхода каравана колонистов. Те притащились к месту высадки на «верблюдах» — местных ездовых животных. Те были во многом похожи на своих земных собратьев – цветом, размерами, приспособленностью к жизни в пустыне, и были отличным подспорьем в тех краях, куда топливо для автотранспорта было слишком дорого возить.
Где-то с десяток животных с наездниками неторопливо добрались до челноков. С головного «верблюда» спрыгнул наездник, снял с лица клетчатый шемаг, открывая окладистую рыжую бороду, и оскалился, увидев кэпа со старпомом.
— ЗдорОво, мужики!
— И тебе не хворать, Сеня. – пожал Кэп протянутую руку, — Как дела?
— По плану. – ответил ему начальник колонии Семен Исаакович, и тут же обернулся, услышав сзади какой-то странный звук. Это наш учёный пришел в полнейший восторг от лицезрения верблюда, и нарезал вокруг него круг за кругом, разглядывая. Животное опасливо крутило безглазой головой туда-сюда и шевелило большими ушами-лопухами.
Остальные всадники к тому времени тоже слезли с верблюдов и проследовали к челноку – разгружать гостинцы.
— Что это он делает? – настороженно спросил Сеня, — Вы ему скажите, что койоты так вокруг них ходят, когда охотятся. Как бы чего не случилось.
Багрий, судя по всему, поставил себе цель взгромоздиться на верблюда, дабы окончательно почувствовать себя космическим первопроходцем.
— Иван Викторович! – крикнул Кэп, — Вы пугаете верблюда! Отойдите!
Багрий остановился, выслушал Кэпа, и отмахнулся, как и в прошлые разы.
— Ай, да бросьте! Я про них читал! – ученый подошел с тыла и попытался, вцепившись в седло, вскарабкаться на верблюда таким вот нелепым образом.
— Он же сейчас… — забеспокоился бородатый Сеня, только непонятно за кого больше – за тупого научника или любимого верблюда.
— Иван Викторович, пока ничего не случилось, оставьте верблюда!… – Кэп начал повышать голос, что для него было вообще-то несвойственно.
— Я знаю, о чем говорю! – пыхтел научник, цепляясь за седло и густую верблюжью шерсть, — Я же, в конце концов, действительный член Российс… — договорить Багрию было не суждено.
Крепкая мускулистая задняя лапа, утолщавшаяся в районе копыта, и заросшая толстой кожей, способной выдерживать ходьбу по острым камням, сперва поднялась, а затем резко выпрямилась, как следует залепив научнику прямо в пах.
Тот, коротко вскрикнув, рухнул в песок и затих, а мы стояли, открыв рот и застыв, как какие-нибудь древние изваяния. Мимо нас ходили Сенины «бедуины» с ящиками, как будто ничего не произошло, и, судя по всему, на происшествие никто не обратил внимания.
Тишина, только сапоги по пыли шаркают, да ветер гоняет песок туда-сюда.
Молчание прервало истерическое хихиканье со стороны старпома.
Я впервые видел, как этот могучий и суровый мужик мелко трясется, смеясь тонко и визгливо, как какой-нибудь гремлин.
— Сергеич, что это с тобой? – спросил Кэп.
— Всё… — стараясь сдерживаться ответил старпом, — Уже не действительный. Отвоевался. – и, не сумев удержать себя в руках, громко и качественно заржал, заставляя меня, Кэпа и Сеню точно также зайтись в приступе хохота.
Багрий, слегка отошедший от полученного удара, понял, что помогать ему никто не собирается, мрачно зыркнул в нашу сторону, поднялся, и кое-как, на пятках, поплелся обратно в челнок.
На обратном пути он практически не выходил из каюты, ни к кому не приставал, и о своем статусе в Российской Академии Наук предпочитал помалкивать. Ходил с трудом, раскорячивая ноги, как будто ехал в невидимом седле, и вся без исключения команда, при виде его растопыренной фигуры, не могла сдержать злорадную ухмылку. А в кают-компании его только «недействительным» и называли.
И поделом.

Занимательная геология

…А приземлились инопланетяне не там, где ждали. Манхеттен их не прельстил, Вашингтон тоже. Токио, Дели, Москва и прочие мегаполисы отчего-то тоже не понравились. Рухнула «тарелка», нарезав два круга по орбите земли, к нам, на Таймыр.
Я тогда был в своей второй экспедиции на севера. Молодой еще. Почти студент, едва успевший вылупиться из университета, да не какого-нибудь, а МГУ, с геологического, страшно подумать, факультета. Компания у нас в экспедиции подобралась довольно интересная и дружная, даже несмотря на то, что были мы все из разных городов с соответствующей разницей в менталитете. Геологи – из Москвы и Красноярска, буровики — из Ангарской экспедиции и Норильска, прочий персонал – вольнонаемные, понаехавшие с разных концов страны. Скучно не было. В сезон – ходили «в поля», собирали образцы и кормили собой гнус, по окончании сезона – торчали в засыпанном снегом лагере, структурируя и изучая образцы, собранные летом.
Красотища вокруг – неописуемая. Обывателям кажется, что Таймыр – это сплошная тундра, поросшая мхом. Ничего подобного. Бескрайние леса, чистейшие реки и озера, горы… И все это – нетронутое, человеком не изгаженное. Зверья кругом – море. И всё сплошь непуганое.
Кстати, случай забавный у меня с этим связан. Как-то раз остался я в балке один. Снаружи метель, полярная ночь, все дела. И приперло мне, пардон за излишний натурализм, сходить по-большому. Сделал я, значит, свое грязное дело в специальное ведро с крышкой, сижу довольный, книгу читаю, и чую, что крышка-то не особо от запаха оберегает. Надо выносить. Ну и вот, открываю я двери, готовлюсь катапультировать содержимое ведра, а там – медвежий анфас во весь дверной проем. Я с перепугу чуть ещё не добавил, честное слово. И не придумал ничего лучше, чем прямо в морду топтыгину все свое добро выплеснуть. Двери захлопнул, дрожу, как лист осиновый. Думал, конец мне, косолапый озвереет и ломиться начнет, однако, нет, обошлось. Обиделся, наверное.
Впрочем, я отвлекся.
Так вот, дело было как раз в сезон. Проводили мы геологические исследования, причем, достаточно широкие – и съемка и разведка, что в наше время вообще-то редкость. Нынче только структурные скважины на нефть предпочитают бурить, особенно не разбираясь, что там еще под ногами валяется. А тут работа и удовольствие в одном флаконе. Исследуем мы, значит, Таймырские сокровища, попутно обалдевая от полученных результатов. По самым скромным подсчетам под ногами у нас – одного золота две тысячи тонн, примерно. А не считая золота – половина таблицы Менделеева. Сокровищница!
Мы с группой геологов как раз собирались на выход, в разведку. Собирали манатки, грузили их в старый «Ми-8», нюхали доносящийся с кухни запах макарон по-флотски, и были полны решимости открыть Родине глаза на валяющееся под ногами богатство. Как мы выглядели? Как бородатые мужики в камуфляже, болотных сапогах и с рюкзаками за спиной. Я, кстати, хоть был и молод, но тоже бородат – брал пример со старших товарищей.
Так вот, грузимся мы, значит, и тут выбегает наш связист.
— Мужики-и! – кричит, — Мужики-и!
— Чего такое? – спросили у него мужики, — Чего шумишь?
— Новые координаты! Радиограмма! Разбился кто-то, вылетайте на помощь! Доктора с собой берите, припасы грузите!
— Разбился? – Викторыч почесал затылок, заросший курчавым черным волосом, — Да кому тут разбиваться? Кто ж тут летает?
— Да хрен его… Сказали, что кто-то гикнулся недалеко. По-моему, они там в Дудинке сами ни черта не знают.
— Ладно! – махнул рукой Викторыч, — Надо, так надо. Чего берем?
Лагерь ожил, вертушку грузили всем миром. Провизия, одеяла, лекарства, инструменты, короче, всё, что по нашим представлениям, должно было помочь неведомым пострадавшим.
— Давайте там, мужики. Чтоб всё как надо. – проводил нас хмурый начальник экспедиции, — Викторыч, за старшего!
Вылетели.
Место, координаты которого нам передали, находились прямо посреди тайги, облепившей невысокую гору с плоской вершиной. Где-то полчаса мы до неё летели, прикидывая, кого могло туда занести и зачем.
— Военные, это и к бабке не ходи. – Викторыч, напустивший на себя важный вид, перекрикивал работающий двигатель вертушки и свист лопастей, — Кому еще тут летать надо?
Мы соглашались, за неимением более внятных гипотез.
Вертолет сделал круг над горой, и с первого же захода обнаружил место крушения. К счастью, не было ни дыма, ни обломков, ни следа падения – значит, всё не так уж плохо, и пострадавшие, вполне возможно, отделались легким испугом. В красноватом свете солнца, освещавшем ослепительно синюю речку, сочно-зеленую тайгу и лысую коричневую гору, мы не сразу поняли, что это такое внизу блестит. Ну да, серебристая обтекаемая хреновина. Может, борт самолета, а может, и крыло – хрен его разберет. Приземлились, значит, как в песне поётся: «у леса на опушке». Выгрузились, похватали всё, что под руки попалось – и бегом. Спасать.
«Тарелку» было видать издалека. Лес на той горе был не особо густой, да и подлеска почти никакого, поэтому видимость хорошая. Вон серебристый корпус, покрытый кое-где пятнами гари, вон вокруг него ходят люди в какой-то серебристой одежке.
— Космонавты чтоль? – задыхаясь от бега пробурчал Викторыч, и помахал рукой.
— Мужики! – кричал кто-то на бегу, — Мы на помощь! Что стряслось?
«Мужики» замерли, как парализованные, приняли напряженные позы, и, только когда мы подошли к ним вплотную, то поняли, почему. Серебристые одежки оказались гладкими-гладкими, аж зеркальными скафандрами, а на головах потерпевших крушение красовались прозрачные сферические шлемы. Оттуда на нас уставились огромные черные глаза без зрачков, глубоко посаженные на серо-зеленых безносых лицах. Завершали картину длинные трехпалые руки, свисающие ниже колен, и широкие ступни, чем-то напоминающие ласты.
— Вот тебе и космонавты… — ошарашено сказал Викторыч.
Установилось неловкое молчание. Лица людей вытягивались от удивления, инопланетяне, судя по всему, охреневали не меньше нашего.
— Что делать будем? – спросил кто-то.
Никто не знал.
Викторыч на правах начальника первым опустил свою ношу (уже не помню, что он там от вертолета тащил) и поднял руки вверх.
— Сдаешься? – сдавленно хихикнул кто-то у него за спиной, но остальным было не до смеха.
Гуманоиды напряглись, а Викторыч, как в замедленной съемке поднес ладонь к своей могучей груди, постучал по ней, и молвил человечьим голосом:
— Че-ло-век.
Потом помолчал и повторил процедуру:
— Че-ло-век.
— Лес. Лесник. Сру. – снова активизировался неведомый шутник за спиной Викторыча, и в этот раз более удачно. Народ тихонько захрюкал, пытаясь подавить смех.
— Геша, цыц. Ноги повыдергиваю! – покосился Викторыч. Ему было совсем не смешно.
Наш юморист, к слову, был подсобным рабочим — тощим бородатым мужчонкой, судя по наколотым на пальцах перстням, с очень богатым прошлым.
К счастью, гуманоиды оказались достаточно смышлеными ребятами. Тот, что стоял дальше всего от тарелки, выступил вперед и, повторив жест Викторыча, издал звук, напоминающий чавканье.
— Ага. – только и смог сказать наш начальник. Немного переварив полученные сведения, он тыкнул пальцем в инопланетянина, отчего тот едва заметно отшатнулся, и затем, указал на небо.
«Умник»: подумал я. «Конечно он сверху. Не из-под земли же выкопался».
Гуманоид повторил жесты Викторыча и как-то слишком уж по-человечески кивнул. Это выглядело полнейшим сюрреализмом. Люди начали потихоньку расслабляться. Все дружно выдохнули, поскольку дышать раньше боялись.
Спустя какое-то время Викторыч и пришелец освоили язык жестов, и о чем-то оживленно беседовали, а люди заскучали, сложили вещи на землю, и таращились на гуманоидов. Те, впрочем, занимались тем же. Замечательная картина. Свежий воздух, тайга, десяток мужиков, чувствующих себя полными идиотами, и летающая тарелка с взаправдашними инопланетянами. Кино, да и только.
— Я все понял! – крикнул нам Викторыч спустя пятнадцать минут жестикуляций. Он подошел ближе, и народ автоматически собрался вокруг него кружком.
— Ну что? Ну что там? Ну как? – слышались вопросы отовсюду.
— У них с тарелкой что-то…
— А я даже знаю, что. – подал голос Геша, — Она слома-а-алась.
— Цыц! – Викторыч дал шутнику подзатыльник, — Они, похоже, улететь не могут. Вон тот зеленый стоит такой, делает вид, что тужится, хочет в воздух подняться но не судьба.
— Бензин кончился? – заулыбался молодой геолог-москвич, стоящий справа от меня.
В этот раз Викторыч не стал ругаться, лишь пожал плечами:
— Да хрен его разберет.
— А ты ему покажи. Ну, жестами.
Кое-как убедили двоих гуманоидов дойти до вертолета, чуть не вызвав этим у наших пилотов инфаркт. Они-то с нами никуда не ходили, сидели в кабине, скучали, а тут такое… Возле машины разыграли целое представление. Бегали кругами, тыкали пальцем в двигатель и лопасти, размахивали руками, рисовали в пыли тарелку, землю и инопланетян, и в итоге, добились-таки признания, что у них закончилось топливо.
— Ну, хоть что-то. Не порабощать они нас прилетели, слава тебе господи. Вынужденная посадка.
К этому времени гуманоиды вполне освоились. Уже не вздрагивали от каждого резкого движения, а сами что-то увлеченно пытались показать.
— И чё они хотят? – бубнил себе под нос Викторыч, глядя на ужимки и прыжки пришельцев, — А, понял! – и что-то показывал сам.
— Да ты, Викторыч, прям полиглот. – зубоскалил Геша.
— Сам такой, — отвечали ему, — Я по ненашенски знаю только ауфидерзейн и хинди руси пхай пхай.
К чему привели переговоры было непонятно, я увидел лишь как «чужой» присел на корточки, осторожно подобрал с земли деревяшку, набрал пару десятков камней, лежащих рядом, и принялся что-то рисовать.
— Клеточки какие-то… В крестики-нолики, что ли, играть собрался?
Пришелец начертил на земле несколько горизонтальных и вертикальных линий, подобрал припасенные заранее камешки, и разложил их в получившиеся клетки. На первый взгляд, бессистемно, но присмотревшись я понял, что камни были отобраны по размеру – в верхнем ряду самые крупные, потом поменьше, потом еще меньше, и так далее.
— Что он говорит, Викторыч, а? – народ собрался в круг и навис над сидящим в центре гуманоидом. Тот пристально смотрел на нас своими большими глазами, и что-то все время говорил на своем чавкающем языке.
— А я откуда знаю? – огрызнулся Викторыч, — Дай подумать.
— Таблица какая-то… — робко сказал я, и начальник аж подпрыгнул на месте.
— Точно! Топливо и таблица! Таблица Менделеева! И как это я сам раньше не догадался?
Народ громко возликовал, снова чуть не перепугав пришельца.
— Он хочет, чтобы мы поняли, что его тарелка жрёт! – вставил свои пять копеек Геша.
— Да я сам уже понял. Вот только… Так, мужики, у нас же на базе куча образцов! Пущай разбираются, что им надо. По матрешкам! – Викторыч обернулся к пришельцу и показал жестами, — Я! Туда! За образцами! – последнее слово он произнес, тыкая пальцем в таблицу, лежащую на земле.
Тот лишь кивнул в ответ, и остался ждать вместе с напарником…Закончилась эта история неплохо. Я бы даже сказал, хорошо закончилась. Правда, окончание я знаю только со слов других участников этих событий – меня, как самого молодого, начали припахивать для сторонних дел. События завертелись так, что опомнился я лишь спустя несколько дней после этого приключения.
Викторыч вернулся через полтора часа вместе с начальником всей экспедиции и образцами руд, а также не забыл прихватить карты разведаных районов. Всё это добро мы отнесли к тарелке, где пришельцы просканировали карты и исследовали образцы, размахивая рядом с ними каком-то приборчиком. Во время исследования одного куска породы они взволнованно зачавкали, переговариваясь друг с другом.
— С какого участка этот образец? – начальник у Викторыча. Тот назвал координаты.
— А-а. Ну понятно.
— А что у нас там?
— Уран…
Чужих в сопровождении наших буровиков перебросили на участок, где они дружно и быстро накопали достаточное количество породы.
— У них буры такие – ну просто словами не описать. – рассказывал мне потом Саня Паршин – рослый мужик родом из Норильска, — Маленькая такая хреновина, легкая, тонкая, но, сразу видно – прочная. Установили они ее на треноге, и давай лучом землю ковырять, мы рты и пораскрывали. А «зеленые» ходят гоголями, мол, вон какая у нас штука, не то, что ваш каменный век.

Улетела, в-общем, тарелка.
Загрузилась ураном, обогатила его и улетела.
К утру управились.
Напоследок пришельцы, которым Викторыч сильно понравился, вручили ему в подарок какую-то непонятную ерунду – плоский металлический листик размером с кредитку, какие-то мелкие детальки. Тот не ударил в грязь лицом, и, в качестве ответного подарка, всучил им свой блокнот с таблицей Менделеева на обложке.
— Погодите-погодите! – он достал из кармана замусоленный карандаш, и обвел на таблице уран, — Все! Теперь забирайте! Хинди руси пхай пхай! – он широко улыбнулся, подняв вверх сжатый кулак. Пришелец тоже что-то прочавкал, повторил жест Викторыча, и залез в тарелку, которая, издав тонкий комариный писк, взмыла в воздух и пропала в бездонно-голубом Таймырском небе…
Вот такая вот история, дружище. Это сейчас «зеленых человечков» не видел только ленивый. Они к нам в гости летают, мы к ним тоже. А я все думаю – что бы было, если б они не к нам на голову упали? Лежали б сейчас в стеклянных банках препарированные, и никто бы в галактике не узнал, что Земляне – хорошие ребята, готовые помочь попавшему в беду Чужому, а не какие-нибудь там злобные гады.
Такая, вот, занимательная геология у нас получилась.
Твое здоровье!

Метро

На вторую неделю после катастрофы у меня опустились руки. В метро было слишком много людей, нуждавшихся в помощи – врачей спаслось немного, зато больных была целая куча. На фоне пережитого стресса у людей обострялись все болячки – особенно много было гипертоников и язвенников, и у меня к концу первой недели сложилось ощущение, будто в Москве изначально не было здоровых людей. К тому же, любой чих мог стать причиной эпидемии, и, потому, было необходимо задавить его в зародыше.
Запасы медикаментов таяли на глазах, но начальник станции каждый раз безропотно заполнял мой чемоданчик новыми упаковками и шприцами, даже не требуя отчитываться об их применении.
Счет времени был потерян – на третьи сутки без сна я перестал осознавать происходящее, и действовал автоматически. Вскрыть упаковку с одноразовым шприцем, чиркнуть пилочкой по горлышку ампулы, отломать верхушку, набрать лекарство, всадить его в чью-нибудь задницу или вену, и топать дальше, к очередному больному. Лишь изредка мне удавалось прерваться на сон и еду – максимум час в сутки.
Так вот, на вторую неделю у меня опустились руки. Я сделал очередной укол успокоительного, и понял, что хочу уже не спать, а застрелиться – так велико было нервное напряжение. Я прямо увидел, как подхожу к одному из ментов – сержанту Лёхе, как прошу у него посмотреть пистолет, а потом резким движением вставляю ствол себе в рот (чтобы рука не дрогнула и я точно не промазал) и вышибаю себе мозги. Эта фантазия была настолько желанной, что мне стало страшно.
К счастью, ко мне подошел тот самый Леха, снявший китель, весь взмокший из-за жары и духоты, и передал приказ начальника станции – отсыпаться шесть часов.
Я не мог поверить своему счастью.
— Но сперва… — сержант не дал моим мечтам взять разгон, — Последнее задание. У нас там, кажется, еще один «поплыл». Сделай и ему укол, окей?
Ответив: «Никаких проблем, Лёх», я, в сопровождении полицейского, потащился к месту, где сидел наш новоявленный псих.
Ракеты рухнули на Москву где-то в девять утра, и, потому, народу на ВДНХ было очень много. На платформе было буквально негде ступить – люди сидели и лежали везде, занимая своими телами все свободное пространство. Спасенных было слишком много – настолько, что многие из них обосновались в туннелях. Жара, духота и вонь царили на станции и, в конце концов, просто перестали замечаться, стали чем-то обыденным, хотя поначалу многие теряли сознание от недостатка воздуха.
«Поплывшие» пациенты, к сожалению, не были редкостью. Шутка ли – мы пережили ядерный удар, стерший Москву в радиоактивную пыль. От этого у кого хочешь крыша поедет. Круглые сутки люди рыдали, оплакивая погибших родных и близких – от одной только постоянной скорби можно было свихнуться. Однако, намного ужаснее был стук снаружи, с другой стороны гермоворот.
Три коротких. Три длинных. Три коротких.
Три коротких. Три длинных. Три коротких.
Каждый день, каждый час, каждую минуту.
Три коротких. Три длинных. Три коротких.
Этот стук сводил с ума. Заставлял спокойных, вроде бы, людей вскакивать со своих мест и требовать, чтобы стучащих немедленно впустили. К счастью, наши полицейские оказались стойкими ребятами, и пресекали подобные истерики на корню. Кому-то хватало дубинок, кому-то требовалась принудительная инъекция снотворного.
Я был даже рад, когда этот стук постепенно затих, а потом и вовсе прекратился. Каждому своё.
Мы с Лёхой спустились на пути и вошли в туннель. Спертый воздух станции уступил место приятному сквозняку. Я вдыхал его с непередаваемым наслаждением, ковыляя по путям в сторону моего последнего на сегодня пациента.
— Вон он. – указал Леха на сидящего возле стены молодого мужчину, — Я буду тут, если что, кричи. Подходить не буду, не хочу пугать
— Ага. – кивнул я, и отправился выполнять свой долг.
— Привет. – я попытался улыбнуться, но получилось, наверняка, фальшиво. Слишком уж устал.
— Как вы? С вами все хорошо?…
Пациент как-то дергано кивнул, глядя то на меня, то куда-то вниз, на рельсы. Одет в черное пальто, костюм с галстуком. Вообще, одежда на вид довольно дорогая, хотя и грязноватая. Присмотревшись, я увидел, что он прижимает к себе какую-то книгу в мягкой обложке.
— Как тебя зовут?
— Никак! – испуганно вскрикнул мой собеседник. Я чуть не отшатнулся.
Ну точно. Истерика. Дело дрянь, уговорить его на инъекцию будет непросто.
— Да ладно тебе, у каждого человека есть имя. Ты документы с собой брал какие-нибудь?… – я старался говорить мягко и доброжелательно, но это не помогало, кажется, от этого «поплывший» дергался еще сильнее.
— Нет! Нет документов!…
Я вздохнул. Кажется, без Лёхиной помощи не обойтись.
— А что это за книга?… – спросил я.
Пациент вскрикнул и прижал ее к себе, и почувствовал, что теряю контроль над собой. Чертов псих жрал мое время. Бесценное время сна. Я не собирался потакать ему в этом, и незаметным жестом подозвал Лёху, на которого пациент воззрился с откровенным страхом.
— Он не говорит, кто такой. И документов, мол, нет. Сотрудничать не хочет. – наябедничал я полицейскому. Тот грозно сдвинул брови и спросил:
— Что, нет документов?
«Поехавший» отрицательно покачал головой.
— А это что у тебя там? – Лёха потянулся к книге. Я хотел, было, его остановить, но не успел: пациент завыл, и, вцепившись в книгу, упал на живот, заслоняя ее своим телом.
— А ну отдай! – рявкнул Лёха, — А то… — он снял с пояса дубинку, и это помогло – пациент затих и медленно отполз в сторону. Я подобрал книгу и провел рукой по обложке, стряхивая с нее серую бетонную пыль.
«Метро 2033». Ага, очень смешно. Когда-то я ее читал. Кто же знал, что так оно всё повернется… Я перевернул книгу и прочел аннотацию. Взгляд зацепился за фото автора. Немного полное лицо, темные волосы… Я перевел взгляд на моего пациента и остолбенел.
— Ни хрена себе… — только и смог я выдавить.
— Это я во всем виноват. – всхлипнул мой пациент, — Это все моя вина… — по его пухлым щекам катились крупные слезы, — Я не хотел… Простите!.. Простите, пожалуйста!.. Я же не знал, что так получится! Я… Я же думал, что это фантастика, понимаете???
Я дал команду и Лёха скрутил психа, позволяя мне в тысячный раз провести необходимые манипуляции.
После укола писатель свернулся калачиком прямо на бетоне, и незамедлительно захрапел. Окружающие люди смотрели на всю эту сцену с живым интересом. Ну конечно, это вам не стены туннеля рассматривать.
«Наконец-то»: подумал я. Обратно мы с Лёхой шли в молчании — слишком устали для трёпа.
Мои глаза закрылись сразу же после того, как я рухнул на полосатый матрас – роскошь по нынешним меркам. И, хотя, мой сон должен был быть тяжелым и беспробудным, в моих ушах бился последний крик свихнувшегося писателя.
Полный боли, отчаяния и безграничного чувства вины за произошедшее.
— Я же думал, что это фантастика, понимаете??? Я не хотел писать этот мир!…

Мечник

Не в чести нынче вольные мечники. То ли дело раньше – в самой захудалой деревне встречали с почестями, говорили уважительно, за стол зазывали наперебой, браги наливали, да коню корм давали безо всяких напоминаний. Оно и понятно: ежели напасть какая в округе заведется, тролль, там, оборотень, или водяной, к кому побегут? Кого о помощи просить будут? Правильно, Вольного.
А сейчас слишком спокойно стало. На троллей в одиночку не ходят, ватаги собирают под началом какого-нибудь толстопузого обормота из княжеской дружины. Навалятся скопом с алебардами, половину своих погубят, а тот хмырь, что будет, сидя на коне, корчить из себя полковника и приказы отдавать, очередную деревеньку в награду получит.
Оборотни глубоко в леса ушли, даже выть боятся, кикимор, водяных и леших извели подчистую, мертвяки спокойно в могилах лежат, колдуны не колдуют. О прочей нелюди, что и раньше редкостью была, теперь и слыхом не слыхать. Забыли. Вот и народец стал больно хлипкий, да на расправу жидкий – от всего утекает сломя голову, тени своей пугается. То ли дело раньше, когда в каждой деревне любой мужик ростом выше тележного колеса умел с топором и вилами обращаться, как положено…
Бурый понуро месил копытами осеннюю слякоть, и время от времени прядал ушами, стряхивая капли воды. Мерзкий моросящий дождь зарядил с самого утра, превратив и без того заброшенную дорогу в реку грязи. Холодный пронизывающий ветер забирался под плащ, сколько я в него ни кутался, заставляя старые кости ныть и требовать живого тепла и чего-нибудь горячительного внутрь.
В этих краях я раньше не бывал. Северная окраина княжества, места глухие да лихие, только тут и может найтись работа для моего меча. Людей мало, кругом одни непролазные чащобы, да дикое поле, зверье так и шныряет, разве что об ноги не бьется, дороги нехоженые. Самое то для отродья, слишком трусливого, чтобы поближе к столице сунуться.
По обеим сторонам от дороги сплошной густой ельник, даже если захочешь – не продерёшься. Небо уже начало темнеть, а дорога все тянется и тянется вперед, не выдавая никаких признаков того, что где-то поблизости есть люди. Ни указателей дорожных, ни верстовых столбов (хотя, какие, к лешему, верстовые столбы в такой глуши?), ни полей возделанных. Сплошной лес, морось, грязь, да трава пожухлая на обочинах. Тоска…
Бурый коротко ржанул, поднимая голову и принюхиваясь. А вот это хороший знак, значит, почуял жилье. Я обрадовался, предвкушая отдых в тепле и сытный ужин, а конь стал месить копытами грязь немного бодрее. За поворотом показалась небольшая деревенька домов на пять, с небольшим постоялым двором на окраине. Заброшенная. Это сразу было видно по тому, что огороды заросли сорняками, а крытые гнилой соломой крыши приземистых деревянных домишек в некоторых местах провалились. Я уже собирался, было, выругаться, как увидел, что в темном окне постоялого двора появилась и быстро исчезла человеческая фигура. Было б окно забрано не стеклом (роскошь, однако, в такой-то глуши), а слюдой или бычьим пузырем – не заметил бы.
— Эй, там! – рявкнул я, подъезжая к распахнутым настежь воротам, — А ну выходи!
Ответом мне была тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием изможденного Бурого.
— Выходи давай! Вольному приют на ночь нужен! Ну! – я распахнул плащ и положил ладонь на гладкую мокрую рукоять меча.
Деревянная дверь, кое-как держащаяся на петлях, едва приоткрылась, оттуда на меня испуганно воззрились чьи-то глаза. Я нахмурился, и, после того, как снова прикрикнул, на крыльцо просочился (по другому и не скажешь), хозяин постоялого двора. Он был очень низким, бледным и худым. Сил удивляться уже не осталось, хотя худой трактирщик в моём понимании был персонажем сказочным, как учтивый тролль или приказчик, не берущий мзду.
Поясница хозяина тут же приняла положение полупоклона, да и сам он как-то весь съежился, скрючился, стоя на холодном ветру, щуря большие серо-голубые глаза, и кутаясь в худую одежонку, скрытую под серым фартуком, заляпанном пятнами.
— Проходите, милсдарь, проходите! Милости просим. – улыбнулся он мне, старательно пряча страх под маской доброжелательности, — Только коня, милсдарь, того… Сами в конюшню поставить извольте, а то последняя прислуга разбежалась, один остался.
— Поставлю-поставлю… — пробурчал я, спрыгивая в непролазную бурую грязищу, царящую во дворе. Трактирщик убежал внутрь, а я отвел коня в пустующее стойло, где даже солома прогнила насквозь. Распряг, осмотрел подковы, живот и спину (не натерло ли седло?) и, отыскав в темном углу почти не отсыревший мешок овса, засыпал его в ясли, оставив Бурого аппетитно хрустеть и фыркать.
В доме царила непроглядная темень и лютый холод, а трактирщик куда-то запропал.
— Эй! Ты куда делся? – сердито крикнул я, — Что ж у тебя за трактир-то такой?… – я был голоден, и разнес бы весь постоялый двор в пух и прах, но хозяин как будто из-под земли появился. Принес и поставил на стойку масляный фонарь, который почти не давал света, и захлопотал.
— Есть что пожрать прямо сейчас? – спросил я, усаживаясь на лавку, стоящую рядом с длинным потемневшим от времени и разлитого пива деревянным столом.
— Есть, милсдарь, есть! – улыбался хозяин, — Подогреть надо! Сейчас, печь растопится, теплее станет, я и погрею! Горяченького чтоб… — лебезил он, суетясь и бегая за стойкой туда-сюда.
— Как ты тут живешь-то один? – я снял плащ и положил его рядом с собой на стол, меч поправил на поясе так, чтобы поудобнее уложить его на лавку. Хозяин покосился неодобрительно:
— Меч бы оставил, мил человек… Не пугай старика-то…
— Цыц! – буркнул я, — Меч и Вольный неразлучны. Скажи лучше, что с деревней приключилось?
— Да ничего хорошего, милсдарь, не случилось… — говорил хозяин, громыхая горшками и глиняными кружками, — Бежит народ из деревни-то…
Я обрадовался, почуяв наклевывающуюся работу.
— От кого бежит? – я положил локти на столешницу и подался вперед, показывая интерес.
— Да завелся тут кто-то в лесу. Не поймешь, кто. Сперва одну девку утащил, потом еще… Люди все пропадали и пропадали, а поймать лиходея не смогли, вот и решили в бега податься. – трактирщик растопил печь, и поставил внутрь большой глиняный горшок. Повеяло теплом, вкусно запахло чем-то мясным.
— А ты чего остался?
— А я и сам уйду скоро… Нечего мне тут терять уже, милсдарь. Трактир заглох совсем, силы уже не те, да и страшно. Уйду, милсдарь, уйду…
— А если избавлю я вас от напасти? Что тогда?
— Так ты же не за так избавишь-то… — трактирщик напустил на себя несчастный вид.
— За так – не избавлю. – ухмыльнулся я.
— Платить нечем, милсдарь…
Всё понятно. Сами мы не местные, денег нету. Ничего, бывали и такие. Как показывало время, когда разговор заходил об их собственной шкуре, деньги всегда находились, притом в количестве немалом.
— Ты там давай, — сказал я хозяину, — Жратвы мне положи, да поближе садись, потолкуем.
Трактирщик закивал и забормотал: «Хорошо, милсдарь, хорошо, сию же минуту». Вытащил горшок из печки и, обернув серым холщовым рушником, принес ко мне за стол, добавив после еще одной ходки пиво в глиняной кружке.
— Лампу захвати, неча в темноте сидеть.
— Хорошо, милсдарь, хорошо. Несу. – забормотал трактирщик, и, подхватив лампу, понес ее к столу. Я отвлекся от горшка, в котором плавали крупные куски мяса с жиром, взглянул на хозяина, идущего ко мне, и что-то в этой картине показалось очень странным. Поняв, что именно, я едва не вскрикнул, хоть и в разных передрягах успел побывать.
Лампа, которую нес трактирщик, давала идеально ровный круг света. «Хозяин» не отбрасывал тени.
Было трудно не подать виду, что я раскрыл вурдалачью хитрость, но все-таки мне удалось. Я сделал вид, что вылавливаю мясо из горшка (ох, как бы ни «разбежавшиеся» местные там плавали), и, как будто между делом, передвинул меч поудобнее. Под руку.
— Так вот! – начал я, дуя в горшок с горячим варевом, — А если мы местных, что отсюда сбежали, подговорим заплатить? Тут же у них и дома, вон, и хозяйство. Много не возьму, цену задирать не стану. Но и за так ловить ваше чудо-юдо не стану, сам понимаешь, жить-то надо на что.
— Понимаю, милсдарь, понимаю. Вы кушайте, кушайте, господин, не беспокойтесь, это я сам себе готовил, все самое вкусное.
Конечно, сам себе готовил, нечисть проклятая.
— Эй! – прикрикнул я на вурдалака, нахмурился и гневно посмотрел ему куда-то за спину, — Ты что же это такое творишь-то, сволочь??! Хозяин ты или кто??! Развел тут черт-те что!!!
— А? Что такое, милсдарь? – испуганно вскрикнул упырь, подскакивая с лавки, оглядываясь за спину и пытаясь высмотреть, что вызвало мой гнев.
Меч выпорхнул из ножен почти беззвучно. Один-единственный взмах. Движение давно заучено и отточено так же, как и лезвие с посеребренной кромкой. Свист воздуха – и вурдалачья голова катится по полу, оглашая весь постоялый двор шипением и свистом, от которого вылетают стекла и закладывает уши. Тело еще стоит, и падать не собирается. Наоборот, разворачивается, и бросается на меня в атаку, выставив вперед руки с длинными и острыми черными когтями, вымазанными в какой-то гадости.
Подаюсь вперед, прыгаю, еще два взмаха, сопровождаемые двумя вскриками, и щуплое тело «хозяина» падает на пол, разрубленное по частям. Серебро действует на мертвечину так же, как горячий нож на кусок масла – рубится хорошо, весело и задорно.
Я выпрямился, стоя на столе, и пинком ноги отправил горшок с варевом в куда подальше. Мерзость.
Из угла в мою сторону скалилась голова трактирщика. Наведенный вурдалаком морок спал, и теперь он выглядел так, как и должен. Клочья серой шерсти на башке, длинные уши, большие глаза, серые, выцветшие, и выдающаяся вперед пасть с острыми, как шипы, зубами.
— Погань… — я еще раз рубанул по голове вурдалака, для верности раскроив ему череп, и покинул трактир, перед этим разлив по полу масло из светильника, и лучиной его запалив. Огнем – оно ещё вернее. Пущай горит, нечисть. Жаль, только, не заплатят мне за него, ночевать по-прежнему негде, да в животе урчит, но это дело поправимое.
Может, и есть где-нибудь тут живая деревенька, в которой народ к Вольным относится с былым уважением. Накормит, напоит, спать уложит…
И надо очень постараться найти ее до темноты.

Разбойники

— Мы тут уже были? – спросил, оглядываясь по сторонам, Первый Разбойник (рваная серая рубаха, коричневая жилетка, дырявая шапка, повязка на глазу, редкая бороденка и золотой зуб).
— Нет, мы тут впервые, — ответил ему Атаман (серая рубаха с чёрной жилеткой, кроличья шапка, густая бородища и золотой зуб).
— Странно. Вроде как я помню это место, — не хотел униматься Первый Разбойник, — Гляди, вон даже вход в таверну!
— Я тебя умоляю, — Атаман пробовал пальцем лезвие Острого Кривого Кинжала, Зловеще Блестящего в Темноте, — Мы находимся в классическом Грязном Темном Переулке. Они все на одно лицо. Вот, смотри, — из сумки, бережно прислонённой к кирпичной стене дома, появился небольшой томик в яркой обложке, — Сейчас найду, — в темноте неожиданно зажегся факел, — Вот! Цитирую: они вашли… Да, так и написано, через «а»! …Вашли в тёмный переулок, из которого пахло опасностью.
— Так вот, как, оказывается, пахнет опасность, — Третий Разбойник (Мрачный Здоровяк с Топором и золотым зубом) вытирал подошву сапога о траву.
— У каждого свои представления об опасности, Третий. На чём я? Да, пахло опасностью. На узкой тропинке, ведущей между стоящими на расстоянии вытянутой руки каменными домами, было очень грязно, так, что можно было утонуть по щиколотку… Интересно, автор выбирался куда-нибудь дальше своего района? «Очень грязно» и «по щиколотку» — как-то не вяжется между собой. …Невдалеке горел факел – это был трактир, тёмный, мрачный, грязный и полный неприятностей.
— Да, я вспомнил. Было что-то такое совсем недавно, — кивнул Первый Разбойник, — Только там, вроде: «Грязная тропинка, вьющаяся между двумя высокими стенами каменных домов, вела к мрачному трактиру, освещённому лишь масляным фонарём». Какие у нас там реплики?
— Ой, я тебя умоляю, — скривился Атаман, — Какие у нас ещё могут быть реплики? «Кошелёк или жизнь» или что-то в этом роде, — Атаман продолжил читать, — Да, так и есть. «Вдруг, словно из-под земли перед ними появились три мрачные фигуры». Хорошо ему говорить. Узкая улочка и мы, появившиеся, словно из-под земли! Где хочешь, там и прячься.
— Ой, да ладно, в первый раз что ли?
— И то верно… «Кошелёк или жизнь?»: воскликнул атаман разбойников, сверкая золотым зубом, и приставляя к животу Лауреликаое… Хрен разберёшь эти эльфийские имена. Короче, приставляя к животу эльфа… Что бы вы думали?..
— Острый Кривой Кинжал, Зловеще Блестящий в Темноте?
— Бинго!
— Боже, какое клише…
— Ну, чем богаты. Хотя бы есть, что на хлеб намазать.
— Да ну… Тоска смертная. Из книги в книгу кочуем и везде одно и то же.
— Скажи спасибо, что ты не Тёмный Властелин, — ехидно улыбнулся Атаман, втайне радующийся, что хоть кому-то приходится хуже, чем ему.
— Сплюнь три раза через левое плечо, — горько усмехнулся Первый.
— А что будет дальше? – спросил Третий, подходя ближе к своим коллегам.
Атаман потянул носом воздух.
— От тебя пахнет опасностью! – сказал он нарочито напуганным голосом.
Первый засмеялся.
— Очень смешно! – обиделся Третий, — Ну так что дальше-то?
— Герой достает меч и с нами сражается.
— Как неожиданно! – сарказм в голосе Первого был почти что осязаем, — Мы убегаем или умираем?
Атаман снова углубился в книгу.
— Да, убегаем. А потом героиня его целует. Видно, автор молодой. Не злой ещё.
— Не скажи, — покачал головой Первый, — Сейчас как раз молодые авторы и жестят. Что ни страница, то ведро крови.
— Ага. Кстати, когда вы в отпуске были, я шутки ради под рубашку бурдюк целый запихал. Герой мне его вспарывает, а оттуда как польётся, — засмеялся Атаман, — Говорят, этот рыцарь потом все сокровища убитого дракона на психотерапевта потратил.
Посмеялись, в переулке стало немного веселее.
— Тихо! – посерьёзнел вдруг Атаман.
— Что? – насторожился Первый.
— Идут! Прячемся!
— Куда? Тут же стены?
— Под землю, блин! – прошипел Атаман.
— Эх, а ведь я учился на Старого Мудреца…
— Что поделать, кризис.
— Какой такой кризис? – удивился Первый.
— Жанра, дубина! Прячься уже!
Факел потух, разбойники попрятались в темноте. В Темный Мрачный Переулок входил Эльф в Мифрилловых Доспехах и Прекрасная Тёмная Эльфийка-Колдунья в Длинной Мантии.

Совещание

Утро понедельника выдалось пасмурным и хмурым. Над городом лил дождь, делающий и без того серый мегаполис совсем уж унылым и безрадостным. На тридцатом этаже небоскрёба-иглы, пронзающей небеса и теряющейся в облаках, пять человек из агенства по сдерживанию перенаселения готовились к утренней планёрке. Начальник был хмур и, насупившись, пил чёрный, как космос, кофе, а четыре его заместителя ждали, когда босс придёт в себя и немного нервничали. Любой отчёт сам по себе штука неприятная, а тут ещё и у начальника настроение было такое, что показаться ему на глаза было самоубийственной глупостью.
— Ладно, начнём, — большой босс, звякнув, поставил чашку в блюдце. Сидящие рядом главы департаментов уловили лёгкий запах виски, но виду не подали, — Давайте пройдёмся по новостям. Что нового? Какие успехи? Департамент войны!
— У меня всё отлично, — широко улыбнулся темноволосый здоровяк, на котором костюм смотрелся так, словно был натянут на шкаф. Кавалерийская кираса выглядела бы на нём куда уместнее, — Новости сами видели.
— Видел. Хорошая работа. Задел на будущее в Европе – это дальновидно, а то Балканы уже всем надоели. Но, — подчеркнул босс, стирая улыбку с лица здоровяка-кавалериста, — Этого пока недостаточно.
— То ли ещё будет, — попробовал оправдаться начальник департамента, — Планы у меня самые гранзиозные и динамика положительная. Помимо старых районов, вроде Африки и Ближнего востока мы очень хорошо расширяемся.
— Да, но не там, — налегал босс на своё, — Что я говорил про Азию? Индия, Китай? Там что? – поднял бровь босс.
Здоровяк поник:
— Мы работаем над этим.
— Надеюсь, — кивнул босс, — Что в перспективе?
— Минус два миллиона голов в этом году. Посчитано только количество мужчин производительного возраста. В районах боёв возможны ещё жертвы среди гражданских, тоже где-то на миллион.
— Мало, — поморщился начальник, — Очень мало. Нам с такими результатами урежут финансирование.
Присутствующие вежливо посмеялись над шуткой.
— Хорошо. Департамент здравоохранения.
— В бедных странах рост до… — начал, было, говорить, сухой мужчина со странно жёлтым лицом и водянистыми глазами, но босс его остановил.
— Стоп, — глава департамента здравоохранения замер, — Чего вы все привязались к бедным странам? Это шулерство и дутые цифры. Мы все прекрасно знаем, что убыль населения там прекрасно компенсируется быстрым воспроизводством. Вот если бы вы, например, вместе с нажимом на болезни ввели там обязательную контрацепцию, это помогло бы в нашем деле, — глава департамента записал что-то в ежедневник, — Давайте не будем забывать цели и миссию Агенства. Подумайте над этим все. Ограничение воспроизводства – тоже метод. Продолжайте, — босс снова повернулся к главе департамента, — Только опустите то, что происходит в бедных странах, мне нужна информация по развитым.
— В развитых странах всё сложнее, но тоже есть успехи, — помолчав секунду в ожидании одобрения босса, глава департамента продолжил, — Например, как вы уже и говорили, контрацепция. Ещё, помимо этого, нами была проведена кампания по дискредитации прививок среди новорожденных. Это принесло свои плоды – с нашей помощью люди думают, что прививки не нужны и используются только для того, чтобы фармацевтические компании получали прибыль. Детская смертность и количество уязвимых к болезням людей растёт. Это не принесёт нам пользы сейчас, но зато является хорошим заделом на будущее.
— Остроумно.
— Спасибо, — сдержанно улыбнулся глава и продолжил, — Ещё мы вложились в институты нетрадиционной медицины – и это уже приносит свои плоды. Целители, экстрасенсы, гомеопаты, биодобавки из костной муки, китайская медицина – это надёжно отсеивает недостаточно развитых людей из достаточно развитых стран. Пенис тигра ещё никого не излечил от рака, — глава департамента войны коротко хохотнул, — Кроме того, мы усилили направление вегетерианства, супер-диет и прочего нетрадиционного питания. Помимо обычного вреда для организма, вегетерианство обычно идёт рука об руку с уверенностью в том, что прививки не нужны, и в итоге мы получаем от этих людей детей, ослабленных в разы сильнее. Помимо этого мы с департаментом войн пробуем новую модель государства – радикальный ислам очень многообещающий в плане гигиены, санитарии и уровня жизни. Сейчас наша цель – вернуть на подконтрольных территориях уровень жизни пятнадцатого века.
— Да, я читал ваш доклад, — кивнул босс, — Департамент продовольствия, кажется, тоже в этом участвует, — он перевёл глаза на неестественно худого человека с седыми волосами, который смотрел горящими глазами на стоящую на столе вазу с фруктами.
— Да, — кивнул он, оторвавшись от созерцания краснобоких яблок и зелёного винограда, — Отсутствие продовольствия входит в нашу общую программу по деградации территорий.
— А помимо этой программы у вас есть, чем поделиться? – видимо, департамент здравоохранения босса больше не интересовал.
— Про бедные страны рассказывать не стоит? – вопросительно поднял седые брови глава департамента продовольствия.
— Да, я и так знаю, что там всё достаточно плохо.
— В развитых странах по понятным причинам не удалось вызвать голод. Зато наш общий с департаментом здравоохранения проект оказался вполне эффективен. У меня есть гра…
— «Доступное питание»? – перебил босс.
— Да, именно он, — закивал глава департамента продовольствия и заискивающе улыбнулся, обнажив гнилые зубы, — Если вы помните, мы решили пойти другим путём и вместо ограничения количества продовольствия завалили рынки дешёвым, но вредным…
— Да-да, я помню, — раздражённо отмахнулся босс, — Не нужно мне пересказывать. Мне нужны результаты.
— Уровень сердечно-сосудистых заболеваний уже возрос более, чем наполовину, — встрял глава департамента здравоохранения, — Ожирение – также бич современных развитых стран. Изобилие еды, жир, сахар и малоподвижный образ жизни делают своё дело. Рак, холестерин, инфаркты – этого добра и так уже много, и в будущем намечается устойчивый рост.
За столом воцарилось молчание. Босс о чём-то задумался, глядя на расфокусированным взглядом в стену, и прерывать его размышления никто не хотел.
— Так, давайте по цифрам, — наконец, очнулся он, — У кого сколько?
— Из-за совместных проектов трудно говорить, — уклончиво ответил глава департамента здравоохранения, у нас есть сводные данные.
— Хорошо, давайте сводные. Так даже проще.
— По нашим данным, — несмело начал говорить подчинённый, — Около семидесяти миллионов.
Босс скривился, главы департаментов втянули головы в плечи, ожидая бури.
— Ну, ребята, — босс встал и подошёл к окну, — Так дела не делаются, — сказал он спустя десять секунд молчания.
Ливень, казалось, только усилился – очертания города совсем нельзя было разобрать, здания выглядели огромными тёмно-серыми пятнами на светло-сером фоне.
— Сто.
Главы департаментов переглянулись.
— Мне нужно сто миллионов за этот год. Делайте, что хотите, мне плевать. Мне нужно сто миллионов. В противном случае, я буду вынужден применить протокол «А».
Главы департаментов затаили дыхание. Тот, что отвечал за продовольствие, слишком громко и неловко сглотнул слюну
— Идите и работайте, — не поворачиваясь, ответил босс, и его подчинённые, собрав свои бумаги как можно быстрее, покинули просторный кабинет.
Последним вышел четвёртый глава департамента – бледный и беловолосый, с острыми чертами лица.
За всё совещание он не произнёс ни слова, лишь в дверях обернулся, изобразил нечто, похожее на полупоклон, и вышел, забрав аккуратно прислонённую к стене косу.